Смерть не имеет лица [= Преданность смерти ] - Нора Робертс Страница 82

– У меня хватает своего греха и своей скорби. Пару раз это выплеснулось на тебя.

– А я все выплескиваю на тебя постоянно! И я ведь знала, что тебя это обидит…

– Действительно, обидело. Такие вещи меня ранят, Ева.

– Я не хотела этого!

Про себя она подумала, что даже не знала, что способна на такое. И это уже была проблема. Ее проблема.

– Рорк, я не умею подбирать слова, как ты. Скорее, у меня их просто нет. Нет таких слов, какие ты говоришь мне или – я вижу – хочешь сказать. И… у меня просто за­мирает сердце.

– Думаешь, тебя любить легко?

– Нет, не думаю. Я считаю, что это вообще невозмож­но. – Она увидела, что в его глазах промелькнул опасный блеск, и заторопилась: – Не сердись, дай мне договорить.

Рорк отложил в сторону цветок.

– Тогда говори толком. Мне все чертовски надоело, и я устал оправдываться в своих чувствах перед женщиной, которая ими владеет.

– Понимаешь, на работе я всегда собранная, всегда знаю, чего хочу и что нужно делать. А с тобой… Мне не удается быть спокойной, сохранять душевное равнове­сие, – сказала Ева и внутренне смешалась еще больше. Ей не хотелось признаваться вслух, говорить это человеку, ко­торый нарушал ее равновесие часто и без труда. – Только я его приобретаю, удерживаюсь в нем какое-то время и на­чинаю соображать, кто есть я, кто есть мы, как при взгляде на тебя снова начинаю спотыкаться. И я не могу вздох­нуть, потому что чувства во мне начинают бурлить и схва­тывают за горло. Не знаю, что с этим поделать, как с этим бороться. В такие моменты я думаю: «Я замужем за ним. Замужем почти год. Но все равно, когда он входит в ком­нату, у меня замирает сердце».

Ева перевела дыхание.

– Рорк, ты – лучшее, что у меня когда-либо было. В моей жизни больше всего значишь ты. Я люблю тебя так, что это даже пугает меня. Мне кажется, что, будь у меня выбор, я ничего не изменила бы. Итак… можешь теперь дать волю обиде. Я договорила.

– Для разгула моей обиды ты оставила маловато про­странства.

Ева вдруг почувствовала, что напряжение ее начинает спадать, и, когда Рорк шагнул к ней, она даже улыбнулась. Он скользнул руками по ее плечам, по спине.

– Ева, у меня тоже нет выбора. И он мне не нужен.

– Мы не поссоримся, Рорк?

– Думаю, нет, не поссоримся.

Не отрывая взгляда от его глаз, Ева потянула за пояс его халата.

– Ты знаешь, я ехала сейчас по городу и вдруг поняла, что я жива… – Она распахнула на нем халат и прикосну­лась губами к его плечу. – И сейчас я тебе это покажу!

…Она откатилась от него и встала.

– Мне нужно шевелиться. Если до начала рабочего дня останется какое-то время, я вздремну у себя в кабинете в Центральном. – Свой халат она не нашла, взяла халат Рорка и улыбнулась ему. – Правда, мне нужно ехать. Не хочу, чтобы Зака заперли в участке так же, как поначалу. Но мне придется подержать его какое-то время под охра­ной.

– Так пришли его сюда, – пожал плечами Рорк.

– Точно! И как я сама не додумалась? Ведь если я возь­му одну из твоих машин, то смогу оставить свою колымагу здесь. Пусть поработает над ней, будет чем заняться.

Рорк внезапно посмотрел ей в глаза пристальным взглядом.

– Как ты считаешь, насколько велик у тебя шанс сегод­ня опять влипнуть в какой-нибудь случай с развалинами или взрывами?

– Никто не может знать.

– Бери любую машину, кроме ЗХ-2000. Я ездил на ней всего один раз.

Она отпустила какой-то комментарий насчет мужчин и их игрушек, но Рорк чувствовал себя таким расслабив­шимся и помягчавшим, что пропустил колкость мимо ушей.

Дорогой товарищ!

Мы – «Кассандра», хранители верности.

Уверены, что ты наблюдаешь, как марионетки из либе­ральных СМИ сообщают о происшествиях в Нью-Йорке. Нам противно слушать их всхлипывания и причитания. Ос­тается только удивляться тому, что они осуждают разру­шение сусальных символов оппортунистического правитель­ства, которое держит всю страну под ногтем. Нас бесит односторонний и предвзятый взгляд этих СМИ на известные события.

Где же их убеждения? Где их объективность?

Они все еще не видят и не понимают, кто мы и что мы значим для них.

Сегодня вечером на этот прогнивший город обрушился гнев богов. Мы нанесли удар и видели расползавшихся крыс. Но это ничто по сравнению с тем, что мы еще сделаем!

Наш противник – та женщина, которую обстоятельст­ва должны были бы утихомирить, чтобы она не мешала нам в выполнении нашей миссии, – оказалась сильнее, чем можно было ожидать. Она опытна и крепка. Но именно это нам и требовалось. Да, из-за нее мы упустили определенное денеж­ное вознаграждение, которое наши соратники – и ты в том числе – хотели бы получить как можно скорее. Но пусть тебя не беспокоит этот вопрос. У нас достаточно финансо­вых возможностей.

Ты должен полагаться на то, что мы доведем начатое нами до конца. Ты не должен колебаться в своей увереннос­ти – и в обязательствах относительно нашего дела. Скоро, очень скоро падет наиболее почитаемый символ этой на­сквозь коррумпированной и слабой нации.

Когда все будет окончено, виноватые заплатят за все!

Готовься: мы встретимся с тобой с глазу на глаз в тече­ние двух суток. Необходимые бумаги в порядке. Следующую схватку, которая состоится здесь, мы завершим сами, лично. И тогда мы отпразднуем нашу победу, выпьем за того, кто направил нас на этот путь, и создадим платформу для нашей новой республики.

Мы – «Кассандра».

Пибоди шла в зал для совещаний. Она только что пови­дала Зака и все еще немного нервничала после их разгово­ра с родителями по дальней связи. И ей, и Заку пришлось надавить на отца с матерью, чтобы те не приезжали в Нью-Йорк. Заку не хотелось, чтобы родители застали его в та­ком плачевном положении: хотя он пребывал не в камере, но все равно находился под замком. А Пибоди была полна решимости оградить брата от возможных обвинений и вер­нуть его к нормальной жизни.

Несмотря на все попытки успокоить их, родители, разу­меется, ужасно расстроились. Мать с большим трудом сдерживала слезы, отец казался ошеломленным и беспо­мощным. Их голоса до сих пор звучали в ушах Пибоди. Она решила, что работа – лучшее лекарство. Откопать бы эту лживую сучку Клариссу, а потом хрустнуть ее изящной шеей, как веточкой!

С такой закипавшей в ней жаждой насилия она вошла в зал – и увидела Макнаба. «О, черт!» – подумала она и пошла прямо к кофеварке, на ходу бросив:

– Ты сегодня рано.

– Я подумал, что ты придешь раньше. – В качестве первого шага Макнаб решительно подошел к двери и за­крыл ее. – Я считаю, что ты обязана меня выслушать и объяснить, что, черт побери, происходит!