Проклятие Пиковой дамы - Юлия Алейникова Страница 9

А для начала, пожалуй, стоит побеседовать с домработницей покойной. Той наверняка многое известно о жизни хозяйки. Муж то на службе, то в отъезде, а вот домработница всегда на посту.

Огурцова Глафира Андреевна. Тысяча восемьсот девяносто шестого года рождения.

«Вот с нее то и начнем», — решил капитан, убирая дело в сейф.

Евгений шагал по залитой мягким осенним теплом набережной, подставляя лицо ласковому солнцу, любуясь кружевной листвой тополей, вытянувшихся вдоль парапета, как сторожевые на вершине крепости, любовался бликами воды, слушал, как постукивают борта лодок возле причалов.

Щербатовы жили на набережной канала Грибоедова, в самом конце, за Исидоровской церковью. Хорошее место, красивое. И до театра недалеко, при желании можно и пешком дойти. И дом у них был красивый, пятиэтажный, с эркерами и красивым фасадом.

Евгений Александрович легко взбежал по пологим мраморным ступеням на третий этаж и решительно нажал кнопку дверного звонка на двери с бронзовой табличкой «Щербатовы».

— Иду, иду, — раздался за дверью недовольный голос. — Кого там еще принесло?

— Откройте, уголовный розыск! — зычно проговорил Евгений, расправляя плечи.

— Ох, простите, пожалуйста, думала, ребята озоруют, — открывая дверь, проговорила пожилая, уютная, маленькая женщина, с седыми, собранными в узел волосами, в синем выцветшем платье. — Проходите, пожалуйста. А я-то никого не ждала, вот и заругалась. В комнату проходите, я сейчас, огонь под кастрюлей убавлю.

Квартира у Щербатовых была шикарная, такая, наверное, и полагается известной артистке. Потолки высокие, с лепниной, люстра хрустальная под потолком, окна большие, шторы на них с кистями, и мебель красивая, а на стене большущий портрет.

Евгений пригляделся, женщина, изображенная на портрете, была очень похожа на фотокарточку убитой, имевшуюся в деле.

— Она это, Анна, — проговорила, входя в комнату, домработница. — Как живая, сидит и все время в глаза смотрит.

— Да, красивый портрет, — согласился Евгений Александрович. — Скажите, а вы давно у Щербатовых служите?

— Да уж лет семь, а то и все восемь.

— Расскажите мне о вашей хозяйке, — попросил Евгений Александрович и тут же, словно по наитию, добавил: — Вы извините меня, с утра крошки во рту не было, вы меня чайком не угостите?

— Да, конечно, с удовольствием. Я сегодня кулебяку испекла, Николай Васильевич очень ее уважает, а мне его хоть немного порадовать хочется, а то он, бедный, чуть не поседел от горя. Осунулся так, что один нос торчит. Сейчас подам. — Заторопилась Глафира Андреевна.

— А, может, мы на кухне поговорим, там как-то уютнее, а?

— Ой, да неудобно как-то, — засмущалась домработница.

— Наоборот удобно, я кухни люблю, как-то на них по-домашнему, — поднимаясь, заявил Евгений Александрович.

— Да, что тут особо рассказывать, — прихлебывая чай из большой кружки, вздыхала Глафира Андреевна. — Ведь, как в народе говорят, о покойных или хорошо, или ничего. Так вот об Анне-то Петровне ничего худого все равно не скажешь. Хорошая была женщина, добрая, хоть и избалованная.

— Это как?

— А так. Я, когда к ним поселилась, сперва очень ее невзлюбила. Вот думаю, цаца какая. Встанет утром к обеду, полдня в халате да в ночной рубашке ходит. Проснется, кофе ей в постель подай. Потом перед зеркалом гриву свою чешет. Да и то сказать, волосы у нее красивые были, густые, блестящие и завивались крупными такими волнами. Красиво. А потом сядет у рояля бренчать, да голосить, распеваться, то есть. Тьфу, думаю, тунеядка. А вот потом, как запоет… аж сердце замирает, глаза закрою, руки к сердцу прижму и слушаю. У меня по первости из-за ее пения то котлеты сгорят, то картошка. А то бульон на плиту выплывет. Бывало, стою так, а она мне из комнаты: «Глафира, никак у тебя опять котлеты горят? Вычту за порчу имущества!»

Но это она так шутила. В жизни ни за что копейки не вычла. Наоборот. То платье подарит свое, почти новое, то отрез. А зимой у меня боты совсем прохудились, так она мне новые купила, на меху!

— Хорошая женщина. Добрая, — кивнул Евгений Александрович.

— Ну а то.

— Ну а муж ее как же?

— Николай Васильевич? Ой, хороший человек. Очень жену любил. Сам ни свет ни заря на службу тихо собирается, чтобы Анюту свою не побеспокоить, из театра всегда встречал. Ну, когда служба, конечно, позволяла. Он же в генеральном штабе округа у нас служит. Большой начальник. Своя машина. Цветы ей дарил, подарками засыпал. Слово худое, или упрек какой, или обругать, никогда. Тихо жили, дружно.

— Ну, а поклонники у Анны Петровны были, все же артистка известная?

— Ну, как не быть? И цветы дарили, и после спектаклей ждали, — кивала Глафира Андреевна. — Вы кулебяку-то берите, или не понравилась?

— Да что вы? Такая вкуснотища, — искренне похвалил капитан. — Да только неловко, я уж и так два куска слопал.

— А ничего, если и третий съедите. Мне теперь угощать-то и некого. — Промокнула глаза Глафира Андреевна. — Николай Васильевич над тарелкой посидит, и к себе в кабинет уходит. А больше-то и некого.

— А почему же у супругов детей не было, раз так жили хорошо?

— А вот и не знаю. Только Николай Васильевич очень ребеночка хотел. Когда гости у них были, иногда и с детьми, он всегда с ними возился, на коленках качал, в коридоре в прятки да пятнашки играл. Анна Петровна, бывало, его стыдила. Неудобно перед гостями, что ты, как маленький. А сама вот что-то не рожала. Может, за фигуру боялась или за голос. Но при мне они об этом никогда не говорили.

— Ну, а что же с поклонниками, были такие, что по многу лет ее знали, может, преследовали или в знакомые набивались?

— Да что вы? При таком-то муже? Вы Николая Васильевича видели? Сразу видно — настоящий офицер, выправка, грудь в орденах, высокий, красивый, разве у такого отобьешь? Нет. Поклонники были, но культурные, в подъезде не караулили, по телефону не звонили. А из таких вот, чтобы много лет, только Ваня Гройсман.

— Кто?

— Неужели не слыхали? — удивилась Глафира Андреевна. — Он теперь известным пианистом стал, за границу на гастроли ездит. В Ленинградской филармонии сольные концерты дает. Ему недавно народного артиста присвоили, а когда-то они с Анной Петровной в консерватории вместе учились, в эвакуации были. Вот тогда-то у них любовь и вышла. Но вы не подумайте, ничего такого. Они же еще совсем молодые были. Ухаживал он за ней. А когда в Ленинград вернулись, тут она Николая Васильевича и встретила. Замуж за него вышла. А Ваня, Иван Аркадьевич, так вот и не женился. До сих пор ее любит. Он у нас бывает иногда. Но Николай Васильевич не возражает и всегда о нем хорошо говорит.