По счетам - Андрей Константинов Страница 9

– О чем задумался, Николаич?

– Да так, о своем.

– Возвращайся. На прежний галс.

– Слушаюсь! Кстати, все хочу спросить: откуда в твоей речи столько морских жаргонизмов? Судя по твоим историям, ты человек сугубо сухопутный?

– Во-первых, каждый ленинградец по определению не может считаться сухопутным, ибо проживает в морском городе. А во-вторых… В 1956-м меня окончательно раскассировали из армии на берег. В чине военного пенсионера.

– По болезни?

– Угу. Диагноз: хрущевское слабоумие.

– Понятно. Попал под раздачу.

– Вскоре после будапештских событий. Ну да… Извини, не хочу говорить на эту тему, иначе придется за новой бутылкой дрейфовать… В общем, с годик вел сугубо паразитический образ жизни. А потом знакомые ребята из БМП [11] устроили сторожем в Стрельне, при яхт-клубе Кировского завода. Сутки через трое. Вот там-то я… Вишь, как оно вышло: в юности болел небом, а под

старость затянуло-затралило море. Моя старуха меня за идиота держит. А я, веришь-нет, мечтаю собственную посудину построить. Своими руками. Это меня дружок московский заразил. Андрюшка Некрасов, писатель. Знаешь ведь такого?

– Виктора Некрасова знаю. А вот Андрея… А что он написал?

– Якорь мне в глотку! Да «Приключения капитана Врунгеля» же!

– А, слышал. Но не читал.

– Два якоря мне в глотку! Это же лучшее произведение о море! Из тех, что у нас были написаны за последние лет эдак надцать.

– Но она ведь детская?

– Дюжина якорей мне в глотку! И чего? «Остров сокровищ» тоже детским считается. Что, и его по этой причине не читать?

– Как раз «Остров» регулярно перечитываю. А еще у меня есть приятель, у которого припасен обязательный к произнесению на любой пирушке тост. От капитана Флинта. «За ветер добычи, за ветер удачи! Чтоб мы всех имели, а не иначе!»

– Капитан Флинт никогда не говорил подобной пошлости, – скривился Михаил Васильевич.

– То есть?

– В каноническом тексте Стивенсона действительно произносится тост. Но не устами Флинта, который по сюжету давно мертв, а Джоном Сильвером. Вот только вторая строчка звучит как: «That we became cheerful and have grown rich!» То бишь если в рифму: «Чтоб зажили мы веселей и богаче!» Так что приятель ввел тебя в заблуждение.

– Благодарю за информацию. В следующий раз утру ему нос.

– Утри-утри. Но и «Врунгеля» прочти обязательно. Обещаю – получишь неописуемое удовольствие. Между прочим, Андрюха пару лет назад вошел в состав руководства одного московского яхт-клуба. Можно даже сказать, элитарного клуба.

– И в чем заключается элитарность? Если оставить за скобками отсутствие в Москве достойного для парусов моря?

Вопрос я задал с плохо скрываемым сарказмом, продиктованным извечным противостоянием и взаимной ревностью двух столиц. Удивительное дело: мой былой ленинградский период жизни длился всего несколько месяцев, тогда как в Москве обретаюсь преизрядно. Тем не менее Питер все равно люблю больше. Неужели все это лишь потому, что в городе на Неве я встретил и потерял Лену? Свою первую и единственную любовь. Ту, что, по определению Васильича, с большой буквы «Л».

– У них в яхт-клубе на балансе десятка полтора трофейных судов. Тех, что раньше принадлежали бонзам гитлеровской Германии. В частности, генералитету Люфтваффе и лично Еве Браун.

– Ого! Тогда вопрос снимается.

– Другое дело, из-за неправильной эксплуатации столичными горе-мореходами большинство судов давно не на ходу. А некоторые и вовсе списаны. Вот одну яхту, из таких вот, списанных, Некрасов и прикупил.

– Воспользовался служебным положением? – снова съязвил я.

– Можно и так сказать, – спокойно подтвердил Михаил Васильевич. – Однако заметь: Андрюха ей полный ремонт сделал. Самолично, на машинке, парус сшил. Восстановил полностью – хоть сейчас в кругосветку. Да только с именем прокололся. Взял и, недолго думая, назвал «Бедой».

– Почему «Бедой»?

– Прочтешь книжку – поймешь. И, представь, уже на третьей вылазке в Москву-реку яхта зацепилась вантами за линию электропередачи судоремонтного завода, вспыхнула и выгорела по ватерлинию. Так сбылось пророчество.

– Какое пророчество?

– Как вы яхту назовете, так она и поплывет.

– Смешно.

– Может, и смешно. Только неоднократно проверено. Работает.

А вот в подобные суеверно-мистические штуки лично я не верю. Хотя в случае с тем же Юркой поневоле задумаешься.

Но – подождем делать выводы. Быть может, предстоящая беседа с Пашкой Яровым позволит снять все вопросы и разложить мистические составляющие этой истории по своим, сугубо материалистическим полочкам.

– Так ты, Васильич, получается, по своим военно-морским делам в Москву наведывался?

– Нет. В этот раз я ездил на встречу со своими. С теми, кто остался. А таких, как ты понимаешь, немного. По давно заведенной традиции на квартире у Тины собирались. Сегодня, вернее, уже вчера, Сереге Лукину полтинник стукнул. Мог бы стукнуть.

– Погиб?

– Пропал без вести. В конце 42-го. А как, при каких обстоятельствах, выяснить не удалось. Хоть после войны мы и пытались. Знаем только, что осенью 41-го Лукин попал в плен в районе Луги. Бежал. Прибился к партизанам. Ходил на диверсии. В том числе в одиночку. С последней акции в расположение партизанской базы не вернулся. Это всё.

– Знакомая история.

– К сожалению, да. Только Тинке от того не легче. Двоих детей в одиночку поднимала. Причем младшую, Юльку, Сереге и повидать не довелось. Ладно, это тема грустная. Посему давай лучше, Владимир Николаич, раскидаем эти жалкие остатки и помянем хорошего человека.

– Давай, Михаил Васильевич, помянем. Светлая память.

И мы снова выпили. И снова не чокаясь. И в эту минуту мне подумалось, что, если задаться целью за один присест помянуть поименно всех хороших людей, что встречались на моем пути, нужно будет опустошить бочонок коньяка. Никак не меньше…

Бочонок бочонком, а без откомандирования в вагон-ресторан Машеньки за третьей бутылкой все равно не обошлось. Признаться, я и припомнить не могу, когда в последний раз употреблял спиртное в таких лошадиных дозах. А куда было деваться? Коль связался младенец с морским чертом. «Эй, моряк, ты слишком долго плавал!» Хороший, к слову, фильм. А вот мой шеф, Грибанов, по выходу из просмотровой, помнится, окрестил его «подсознательно рекламирующим западный образ жизни». И забавно было услышать подобное от человека, курящего исключительно «Marlboro».

Стоп! Что-то я не в меру того… уподобляюсь Олегу Михайловичу и ему подобным. Так, глядишь, и сам не заметишь, как по аналогии с тем же джазом договоришься до того, что, мол, сегодня куришь американские сигареты, а завтра – Родину продашь… О! Кстати, сама по себе фразочка не лишена оригинальности. Надо будет ее тоже Юлику Семенову озвучить. До кучи к истории про коньяк и колбасу.