Мистическое кольцо символистов - Мария Спасская Страница 9

Но Долли не замечала двусмысленности положения. Она парила по залу только для него, для Льва Тихомирова. Она жила им, каждый день, каждый час вспоминала о нем. С того самого дня, как приехала в Лондон. Заметив в одном из писем графини имя Минцловой, поняла, что Лев где-то рядом, и тут же решила возвращаться в Россию. И вот она здесь. И танцует перед ним и только для него!

Не чувствуя от счастья под собою ног, взмахивая вуалью, она кружилась перед теософами в полном драматизма танце, и, когда, похожий на ассирийца «царь Ирод» поднялся со своего ложа и вручил прекрасной танцовщице блюдо с «головой» Иоанна Крестителя, Долли приняла протянутый ей дар и, грациозно скользя по паркету, приблизилась ко Льву. Приблизилась, и, упав на колени, опустила блюдо между креслами Минцловой и ее помощника.

Зал потонул в шквале аплодисментов, а Долли вскинула на Льва глаза и, лучась от восторга, чуть слышно выдохнула:

– Боже, как я счастлива! Я нашла вас!

Позже, после шумных оваций и поздравлений, Долли приблизилась и робко спросила:

– Господин Тихомиров, не могли бы вы уделить мне пару минут?

Лев удивился, но ничего не сказал, покорно дав увести себя от шума и восторженных рукоплесканий.

Они сидели в ее комнате, и Долли говорила:

– Ну же, вспомните, Лев Семенович! Вы были в Англии, у нас в пансионе. В девятьсот пятом году. Вспомнили? Эстетический пансион леди Эмили Грэхен. Вы тогда сидели с другими теософами и с Минцловой в первом ряду, и мы, воспитанницы, танцевали перед вами, гостями директрисы. Леди Эмили сказала нам, что Анна Рудольфовна – невероятная, почти святая. А мне стало дурно, и я упала. Вы взяли меня на руки и понесли в лазарет. А потом вы заговорили с Минцловой по-русски, и я, много лет не слышавшая родной речи, поняла, что готова слушать ваш голос вечно.

– Вы преувеличиваете, Ольга Павловна, – тепло улыбнулся Тихомиров, но Долли его горячо перебила.

– Нет-нет, вы особенный, Лев Семенович, и не смейте этого отрицать! Минцлова называла вас Лев, я запомнила. Вам так подходит ваше имя! У вас такое доброе, хорошее лицо. Вы похожи на херувима с рождественской открытки. Я тогда уже подумала, что обязательно вас разыщу. Вернусь в Россию и найду вас.

– Зачем же я вам понадобился? – ласково склонился к ней собеседник, принимаясь теребить пшеничные усы, переходящие в благостную русую бородку.

Он был по-своему красив. Светловолос, высок, хотя и несколько рыхловат. В полном лице его было нечто такое, что вызывало безотчетное доверие, в карих глазах светилась любовь ко всему миру, тихий голос звучал с бесконечным участием.

– Я очень хочу быть вам полезной, – восторженно шептала Долли, пожирая глазами его атласный жилет и толстую серебряную цепочку, выглядывающую из-под респектабельного пиджака. – Распоряжайтесь мной, милый Лев Семенович, как посчитаете нужным. Вы и я – мы одно целое. Неужели вы не чувствуете нашей внутренней связи?

– Де нет, ну что вы… – смутился Тихомиров, оставив бородку в покое и тряхнув золотистыми прядями волос. – Мне, право, неловко. Я ничем не заслужил.

Он помолчал, растерянно глядя на собеседницу, и вдруг оживленно проговорил:

– Хотя, Ольга Павловна, знаете что? Вы и в самом деле можете мне помочь. Я дам вам стихи одного поэта, хорошего, современного автора. Александра Зорина. А вы отправитесь в редакцию «Скорпиона» и отнесете рукопись, сказав, что стихи ваши. Как вам такая помощь?

Долли смутилась от неожиданности.

– Вы думаете, у меня примут стихи? – чуть слышно прошептала она.

– Непременно примут, – горячо заверил ее гость. – Особенно если назовете Брюсову свое имя и скажете, что прибыли из Англии.

– Отчего вдруг такое предпочтение именно Англии?

Тихомиров ласково тронул ее руку и мягко заговорил:

– Ну как же, Ольга Павловна, неужто вы не знаете! Ведь Англия – колыбель символизма. Оттуда родом эстет и романтик Джон Китс. Опять же Оскар Уайльд и его учителя – великие «парнасцы». В конце концов, Уолтор Пейтер с его «Очерками по истории искусства Ренессанса». В свое время Оскар Уайльд называл эту книгу «My golden book». Какие имена, какие люди! Валерий Яковлевич благоговеет перед ними. И вдруг являетесь вы, пришелица оттуда, из далекого эстетствующего Лондона. Как же главному редактору «Скорпиона» не влюбиться в ваши стихи? К тому же Брюсов крайне тщеславен, ему будет лестно, если сама дочь Опального Князя Ольга Волынская станет у него печататься. Хотя бы и под псевдонимом Зорин.

– Лев Семенович, зачем вам это? Вы просто хотите помочь?

– Очень хочу, Ольга Павловна. И если у нас получится помочь начинающему поэту Александру Зорину, поможем потом и еще одному хорошему человеку, Модесту Рюмину.

– Да вы и в самом деле святой! Лев Семенович! Это так прекрасно – помогать людям! Конечно, я сделаю все, что от меня зависит! Я завтра же отнесу стихи. Где я смогу увидеть вас, чтобы сообщить результат?

Тихомиров расцвел улыбкой, прижавшись губами к ее руке.

– Ольга Павловна, дорогая моя, я знал, что смогу на вас положиться! На Лубянском проезде, в доме Стахеева, есть магазинчик «Антикварная книжная торговля Захара Тихомирова». Владеет лавкой мой дед, Захар Акимович. Мы проживаем там же, в задних комнатах и допоздна не ложимся. Можете приходить, когда вам будет угодно. Завтра с утра посыльный доставит рукопись.

Тетушка деликатно стукнула в дверь, и, заглянув, напомнила, что уже поздно и Льву Семеновичу, должно быть, пора домой. Лев заторопился, снова поцеловал Долли руку и вышел. Долли отправилась следом и застала Минцлову в гостиной. Теософка никуда не торопилась, и сидела за накрытым столом Ирода Антипы. Почти шепча, провидица очень тихо и многозначительно говорила прислушивающимся к ней собратьям – теософам:

– Представить страшно, какой творится ужас! За время моего отсутствия в городе поднялась черная банда оккультистов самого низменного разряда! Эти изверги начали страшную деятельность в Москве. Случилось так, что я сейчас одна из представителей «белой школы». Против нас сейчас толпа сильных, темных, абсолютно незнающих, но практически очень сильных оккультистов.

Минцлова еще больше понизила голос и чуть слышно выдохнула:

– За ними стоят еще другие, приближающиеся.

Помолчала и чуть громче продолжила:

– Когда я была в Москве проездом из Крыма в Петербург, ко мне обратились с отчаянной просьбой – очень серьезный случай одержимости. Но я отказала, я всей душой рвалась в Петербург, к Вячеславу. Меня не было три недели, и обратились к другому «оккультисту». И тот пришел в призвавшую его семью и, взглянув на одержимую, изрек следующий приговор: «Эта женщина неотвратимо должна погибнуть от самоубийства, которое внушает ей дух, одерживающий ее. Спасти ее нельзя. Ей грозит страшная участь в будущих мирах, если она покончит с собой под давлением духа темного, и спасти ее можно только одним – убить ее». Муж этой дамы, несмотря на искреннюю любовь к ней, согласился на убийство, убийцей вызвался стать друг семьи, а самой жертве все равно, что с нею будет.