Пикник на острове сокровищ - Дарья Донцова Страница 9

Похороны Егора стали важным светским событием,никогда крохотное кладбище не вмещало такого количества известных всей странелиц, никогда на узком шоссе, ведущем к погосту, не стояла такая длиннаявереница иномарок со скучающими шоферами внутри.

Я попытался пробиться сквозь толпу туда, гдена обитом красной тканью постаменте стоял шикарный гроб из светлогополированного дерева. Крышка была откинута, мне бросилась в глаза совершеннонеуместная обивка домовины: белая, шелковая, просто ткань для свадебногоплатья.

– Здрассти, Иван Павлович, – прошепталсправа тихий голос.

Я повернул голову и увидел Зину Ротову,папарацци на вольных хлебах, всю увешанную фотоаппаратами.

– Добрый день, Зиночка, – кивнул я и тутже спохватился: – Извини за глупое приветствие, ничего хорошего в сегодняшнемдне нет.

– Почему вы в общей толпе, а не там? –поинтересовалась Зина, указав на ряд стульев в центре площади.

– Ну… не знаю… как-то неудобно лезть вперед.

– Ерунда, – решительно заявилаона, – вы ж его лучший друг!

Не успел я охнуть, как активная Ротоваухватила меня за плечо и поволокла вперед, повторяя:

– Господа, пропустите родственника покойного.

В конце концов энергичная Зина допинала менядо цепочки парней в темных костюмах.

– Простите, к гробу приближатьсянельзя, – вежливо сказал один из них.

– Это его брат, – ничтоже сумняшесясоврала корреспондентка, – спросите у жены!

Мне стало неловко. Маленькая, скрюченнаяфигурка Лены горбилась на стуле в отдалении от гроба. Около вдовы почему-тоникого не было, мама Егора, Ольгушка, отсутствовала.

– Это его брат, – повторила Зина итолкнула меня вперед.

Охранник посторонился, я оказался на пустомпятачке, под прицелом множества взглядов быстро пробежал пару метров и селоколо безучастной Лены. В то же мгновение откуда-то сбоку вынырнул Трофимов и,подойдя ко мне, сказал:

– Извините, но… ах, это вы! Сидите, сидите,Иван Павлович.

– Почему у гроба выставлено оцепление? –тихо спросил я.

Юрий сел рядом.

– Это воля покойного! Он строго-настрогозапретил приближаться к гробу, никто не должен целовать покойного и подходить кнему ближе чем на метр, даже вдова. Еще нельзя приносить цветы. Видите вон там,в отдалении, куча букетов?

Я кивнул, Трофимов нервным шепотком продолжал:

– Мои люди отбирают цветы и складывают ихпоодаль.

– Странно, – вырвалось у меня.

– Да уж! – вздохнул Юрий. – Адень-то какой! Солнечный, ясный, теплый, птички поют!

– Конец марта, – машинально ответил я.

– Сегодня первое апреля.

Действительно! Думаю, Егору бы понравилось,что его провожают на тот свет именно в День смеха.

Внезапно прозвучали совершенно неуместные, намой взгляд, фанфары, и началась церемония прощания. Один за другим на трибуну,стоявшую вдалеке от гроба, поднимались люди и произносили слова, которыепринято говорить на похоронах.

«Смерть вырвала из наших рядов», «Безвременноушедший», «Осиротели», «Как же это, он был еще так молод», «Лучший друг»,«Отличный начальник»…

– Иван Павлович, скажите речь, – попросилЮрий, – подведите итог.

– Нет, нет, – испугался я, –извините, не могу.

– Понимаю, – кивнул Трофимов, и тутслучилось непредвиденное.

На голубое небо набежали свинцово-черные тучи,вмиг потемнело, да так, словно на дворе стояла глухая полночь. На асфальт упалипервые тяжелые капли, сверкнула молния, грянул гром, и обвалился ливень. Нокакой! Словно некто на небесах опрокинул вниз цистерну с водой, из туч рухнуластена дождя.

Толпа провожающих с визгом кинулась помашинам.

– Господа, – надрывался кто-то вмикрофон, – временная остановка церемонии, продолжим через десять минут.Гроза быстро закончится.

Трофимов подхватил безучастную Лену и почтипонес ее в здание небольшой церквушки, я же кинулся к гробу и захлопнул крышку.Откуда ни возьмись прибежали трое парней в черных костюмах и толкнулизадрапированный красной тряпкой постамент, он оказался на колесиках. Я бросилсяпомогать охранникам, в мгновение ока мы докатили гроб до небольшого домика.

Оказавшись внутри скромно убранной комнаты, яначал трястись. Охранники быстро вышли, никто из них не произнес ни слова, амне отчего-то стало не по себе. Мрачный зальчик, очевидно, предназначался дляцеремонии прощания с усопшими. Темные стены украшали венки из искусственныхеловых лап, в правом углу висела икона. Тут только я сообразил, что Егора неотпевали в церкви и священник не стоял у его гроба. Дружинин никогда не былверующим человеком, насколько я знаю, он не посещал храм и не соблюдал посты,но ведь в нынешние времена принято приглашать батюшку даже к атеистам.

Озноб прошел, мне стало жарко, глаза уперлисьв полированный ящик. Господи, неужели там Егор? Не может быть!

Повинуясь непонятному импульсу, я приблизилсяк гробу и взялся за крышку, она легко откинулась на петлях. Я вздрогнул, безвсякого сомнения, это Егор. Вернее, Егора-то как раз и нет, есть его пустаяоболочка, из которой ушла душа. Я не верю в загробную жизнь, но на похоронахвсегда ощущаю некий дискомфорт. Отчего покойный кажется полым сосудом? Чтопокидает человека после кончины?

Я посмотрел в лицо Дружинина. Густо намазаннаятональным кремом кожа, глаза, похоже, заклеены, губы тронуты помадой, на щекахчахоточный румянец, и волосы по-идиотски уложены, Егор никогда не зачесывал ихназад. Местный гример изо всех сил пытался украсить умершего и добилсяпоразительного эффекта: Дружинин выглядел весьма неестественно, но все же этоон.

Крышка гроба открылась лишь частично, я виделтолько голову, шею и плечи и вдруг почувствовал беспокойство, занервничал истал переминаться с ноги на ногу. Что-то не так. Но что? Егор казался мнепросто спящим, а не мертвым. Мой взор зацепился за пиджак Дружинина. Ни разу яне видел Егора без авторучки, она всегда торчала у него из кармана. И вотсейчас ручки нет! Да и зачем она ему? Нагими приходим мы в этот мир, нагими изнего и уходим.

Из глаз хлынули слезы, слава богу, в зале небыло ни единой живой души, и никто не стал свидетелем моих рыданий. Дрожащимируками я расстегнул барсетку, вытащил ручку и сунул ее в карман покойному,потом, продолжая всхлипывать, положил в гроб свой мобильный телефон, пачкубумажных носовых платков, расческу…