Тиара скифского царя - Ольга Баскова Страница 9

– Ты действительно идиот. – Шепсель сплюнул в серую пыль и растоптал слюну, превратившуюся в комок грязи. – Тебе прекрасно известно, сколько археологов обогатились в Ольвии.

– Сейчас мне на это глубоко наплевать, – отозвался брат. В его глазах по-прежнему горел недобрый огонек. – Кончено, братишка. Я не собираюсь больше ишачить. Я знаю, что дурак, но поговорка «Работа дураков любит» не про меня. По мне, лучше иметь дело с проходимкой тетей Лесей и торговать лавровым листом, чем дышать грязью и грезить о мифических сокровищах. – Он прижал руку к бешено бьющемуся сердцу. – Представляю, как смеялась бы над нами Молдаванка.

– Ты хочешь соскочить, когда у нас только-только пошли дела? – поинтересовался Шепсель, поддевая носком мелкий белый камень. – Когда мы уже продали несколько монет, кучу черепков и пару мраморных могильных плит? Чем же ты собираешься заняться? Только не нужно заливать, что ты готов снова таскать мешки с капустой. Насколько я тебя знаю, ты никогда не радел ни к какой работе.

Лейба скривился:

– В гробокопатели я точно не нанимался. Так что прощай, братишка. Я возвращаюсь в Одессу. Там, по крайней мере, у меня есть братья, которые помогут первое время, не давая мне в руки лопату. Богатей сам, если хочешь.

Он круто развернулся и пошел, оставляя в пыли следы больших ступней.

Шепсель хотел громко послать его к черту, но его хитрый мозг работал, как всегда, безукоризненно, и он сразу сообразил, что в одиночку ему не выжить. Его тут же выдавят местные и приезжие. Дармоглот урядник позаботится о том, чтобы он не заработал и ломаного гроша.

– Лейба, подожди. – Он кинулся вслед и схватил брата за плечо. – Лейба, прошу тебя, потерпи еще немного. Если в течение еще одного года мы не разбогатеем, даю слово, мы вернемся в Одессу. Я придумаю, чем нам заняться.

Старший брат лишь презрительно усмехнулся:

– Таки да, ты даешь слово, только я тебе уже не верю. На этой проклятой земле я потерял последние силы. Дай мне уйти, Шепсель, дай уйти по-хорошему.

– А если не дам? – В вопросе младшего Гойдмана прозвучала угроза, и Лейба, почувствовав это, сжал кулачищи.

– Тогда я уйду сам. Мне не хотелось бы драться с тобой, как с местной босотой.

Он с силой толкнул брата в грудь, и щуплый Шепсель еле удержался на ногах.

– Ах, вот ты как? – Он заскрипел зубами, смуглое лицо налилось кровью. – Слушай, недаром наши родители считали тебя недоноском.

Лейба глотал раскаленный воздух, как вытащенная на берег рыба.

– Как ты меня назвал?

– Недоносок. – Кулак Шепселя опередил кулак старшего брата лишь на долю секунды и успел впечататься в длинный нос с горбинкой. Брызнувшая кровь, как жидкость из раздавленного гнилого томата, сразу охладила Лейбу.

– Больно, дурак. – Он достал грязную тряпку, служившую ему платком, и приложил к носу.

– Прости, братишка, но ты не оставил мне выбора. – Шепсель подошел к котомке и вынул бутылку с водой. – Держи, умойся. Нам нужно быть вместе, неужели ты это еще не понял?

– Я понял только то, что мы здесь ничего не найдем, – вздохнул Лейба, и недобрый огонек в его глазах погас, словно его затушили водой. – Не всем быть Шлиманами. Тебе ли не знать, сколько археологов до него пытались найти эту проклятую Трою… Мы сгнием здесь, но счастье нам не улыбнется.

Шепсель вздохнул, вспомнив слова отца о еврейском счастье, которое переменчиво, как погода, и, чтобы сменить тему разговора, указал брату на могильную мраморную плиту, выкопанную утром:

– Как думаешь, за нее сколько удастся выручить?

– Не больше, чем за предыдущую. – Лейба подошел к куску мрамора и осмотрел его еще раз с видом знатока. – Хватит на еду и оплату жилья.

– И все же побольше, чем за черепки… – Шепсель вдруг осекся и странно посмотрел на брата. Губы его задрожали, глаза заблестели. – Послушай меня, Лейба. Ты видел, что счастливчики гребут за эти плиты большие деньги.

– Счастливчики – это те, кто напал на мраморную жилу и выкапывает их по пять штук в день, – буркнул брат.

Младший Гойдман кивнул. Его тонкие артистические пальцы прошлись по куску мрамора, потрогали древнегреческие надписи.

– Скажи, можно ли отличить этот мрамор от современного? – вдруг спросил он, слегка побледнев.

Лейба пожал плечами:

– По мне, так не очень. Этот выглядит старее.

– Наверное, и кусок современного мрамора можно сделать старее. – Шепсель провел грязной рукой по лицу, оставив серую полосу на потной щеке.

Брат насторожился:

– Зачем ты спрашиваешь?

Младший Гойдман придвинулся к нему и прошептал:

– Раз так, нам ничего не стоит подделать несколько плит.

Туповатый Лейба сразу понял, чем хочет заняться его братишка.

– Ты понимаешь, к чему это может привести? – спросил он.

Шепсель махнул рукой:

– Таки да, понимаю. Ни к чему такому, что позволит полиции посадить нас в тюрьму.

– Где ты возьмешь мрамор, как будешь делать плиты? – не отставал старший брат. – Ты немного изучил древнегреческий, но этого мало, чтобы делать надписи.

Шепсель усмехнулся:

– Дорогой, мы недаром обзавелись многими знакомыми в Очакове. Помнишь, совсем недавно мы пили с Яшей Нахумовичем? Он, правда, стоил мне больше, чем я рассчитывал, – выпил две бутылки водки вместо одной, – но это неважно. Ты помнишь, чем он занимается?

Лейба наморщил большой лоб, на котором тяжелая работа гробокопателя уже оставила свои следы в виде глубоких морщин.

– Он много лет делает памятники для очаковского кладбища.

– И, заметь, лучшие памятники! – Шепсель дернул себя за пыльный рыжеватый тараканий ус. – Ну, скажи, что ему стоит соорудить могильную плиту или обломок колонны, имея в распоряжении куски мрамора? Для него это плевое дело.

Лейба открыл рот и стал похож на недоразвитого мальчишку.

– Ты хочешь сказать, на этом можно заработать?

– Вот в чем вопрос. – Младший брат деловито потер руки. – Ты прав, современный мрамор заметно отличается от старого. Это говорит только о том, что нам нужен еще один специалист. Наверняка есть технологии, которые позволят состарить кусок камня. Ну и, напоследок, мы обзаведемся человеком, знающим древнегреческий. Он и сделает надписи.

Лейба закусил полную нижнюю губу и отогнал муху, норовившую усесться на его горбатый материнский нос.