Худшее из зол - Мартин Уэйтс Страница 9

— Она тоже беспокоится?

— Пока нет, но может начать волноваться. У меня дурные предчувствия.

— Ничего удивительного. Стала бы ты ехать в такую даль.

— Ты прав. Понимаю, что прошу у тебя слишком многого, но… — она дотронулась до его плеча.

Он посмотрел на нее, собрался что-то сказать.

Из задней части дома вдруг раздался грохот. Звук падающего деревянного предмета. Скрип открывающейся двери. Донован вскочил на ноги:

— Скотина!

И побежал на шум. Остатки похмелья тут же улетучились. Дверь в единственную отремонтированную комнату в доме была приоткрыта, а ведь он плотно ее закрыл, когда оттуда выходил. Он всегда ее закрывает.

Он распахнул дверь и остановился на пороге как вкопанный.

В центре комнаты стоял Шарки и с изумлением рассматривал стены. Он обернулся на звук. Ярость на лице Донована заставила его принять оборонительную позу.

— Я… это… просто мне… я… я не знал…

— Вон отсюда. — Донован говорил очень тихо. Как угрожающий скрип и скрежет старой дамбы, которая вот-вот рухнет под напором разрушительной приливной волны. — Пшел вон. Кому говорят.

— Я…

Донован прыгнул на него, повалил на пол, подмял под себя, схватил за горло, сжал.

— Скотина! — шипел он. — Ты не имел права сюда входить! Никакого права, слышишь, ты!

Шарки уцепился за его пальцы, но сделать ничего не смог. Донован словно каменными тисками сжимал горло. Лицо юриста налилось кровью, стало темно-багровым, глаза вылезали из орбит.

— Скотина!

Руки Шарки начали слабеть, скользнули на пол. Он сначала еще открывал рот, как выброшенная на берег рыба, а потом так и застыл с открытым ртом. Тело переставало дергаться.

— Джо, ради бога, опомнись! Что ты делаешь!

Донован посмотрел на лежавшего под ним человека, словно видя его впервые. Он как будто вдруг очнулся, отшатнулся к стене и, глядя в одну точку и тяжело дыша, медленно съехал вниз.

Уголком сознания он отметил, что к распростертому телу подошла Мария, склонилась над ним, пытаясь вернуть к жизни. Кажется, ей это удалось.

Донована бросило в жар, к горлу подступила тошнота. Тело налилось свинцом, руки стали ватными. Он видел, как Мария оторвалась от своих забот, оглядела комнату. Что она увидела? Он понимал, что она при этом думает.

С трех стен вокруг смотрело одно и то же лицо. Темноволосый мальчик с сияющими глазами. То озорной, то серьезный. С мамой и папой. Со старшей сестрой. Со всеми вместе. С друзьями. Дома. В школе. Дэвид на каникулах во Франции. Дэвид в Диснейленде. На солнечном песчаном пляже.

История маленькой жизни в фотографиях. Со дня рождения до шести лет. Только до шести лет, а дальше — ничего.

Среди них пожелтевшие вырезки из газет с кричащими заголовками о единственном событии:

«Бесследное исчезновение ребенка».

«В деле пропавшего шестилетнего мальчика ни одной улики».

«Несчастный Дэвид: почему никто его не видел?»

У дальней стены коробки с наклеенными надписями:

«Полицейские отчеты».

«Справки о пропавших без вести».

Донован, часто и тяжело дыша, затравленно смотрел на непрошеных гостей.

Шарки, похоже, пришел в себя, Мария помогла ему приподняться. Лицо оставалось багровым, в глазах стоял ужас.

— Извините…

Мария снова оглянулась:

— Прости, Джо…

Донован молчал, уставившись куда-то поверх их голов. Он будто и сам стал невидимкой.

— Нет-нет, — с трудом ворочал языком Шарки. Голос срывался, скрипел. — Это я во всем виноват. Я не должен был… Извините.

С помощью Марии он тяжело поднялся с пола.

— Я не подумал, что вам может быть так… — он вздохнул. — Вам до сих пор, наверное, очень больно.

Донован медленно, с усилием кивнул.

— Да, — произнес он. — А теперь — убирайтесь.

Мария кивнула:

— Прости, Джо. Мы очень виноваты.

Донован продолжал смотреть прямо перед собой.

— Оставьте меня в покое, — произнес он слабым, срывающимся голосом.

Посетители направились к выходу, Мария поддерживала Шарки. Дойдя до двери, он обернулся.

— Мария не рассказала вам о нашем предложении? — Его голос еще немного дрожал.

Донован поднял глаза. Мария взглянула на Шарки и нахмурилась.

— О каком предложении?

— Вы, — в глазах Шарки промелькнула цепкость юриста, — помогаете нам найти Гэри Майерса, проведете переговоры от нашего имени, а мы поможем вам искать сына.

Донован вскочил на ноги, не обращая внимания на вихрь в голове:

— Вы знаете, где Дэвид?

— Нет, — сказал Шарки. — Я этого не говорил. Я сказал, если вы поможете нам, мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам.

Мария не верила собственным ушам. Она покачала головой. Это совсем не входило в их планы. Она открыла рот, собираясь заговорить. Шарки ласково, но решительно сжал ее руку, посмотрел прямо в глаза и предостерегающе покачал головой. Донован не заметил этого обмена знаками.

— Как? — спросил Донован.

— Вам будет предоставлен доступ к любым нашим источникам. Вы сможете воспользоваться любыми нашими ресурсами… Что на это скажете, Донован?

Шарки улыбался, он вновь стал самим собой.

Мария отвернулась, покачала головой.

— Итак? Вы принимаете наше предложение?

Донован не отрывал от Шарки глаз, в душе шевельнулась, подняла голову надежда.

— Да, — ответил он. — Принимаю.

Шарки протянул руку. Донован на этот раз ее пожал.

Он вдруг заметил, что дождь прекратился.

Джамал открыл глаза, подоткнул под себя куртку, с трудом сдерживая дрожь.

Разогнул затекшие, окоченевшие ноги, медленно потянулся, избавляясь от боли и покалывания во всем теле, широко, с хрустом зевнул.

Он не выспался — будто и не спал вовсе.

Даже у новой БМВ заднее сиденье не отличается мягкостью и упругостью, а уж после пары десятков лет использования в хвост и гриву из него во все стороны торчали ржавые пружины и клочья отсыревшей набивки: не то что лежать — сидеть невозможно. Но выбор был невелик: либо здесь, либо на улице. Он особо не раздумывал, потому что очень хорошо знал, что такое ночевать на улице.

С машины давно сняли колеса, она сидела брюхом прямо на земле во дворе дома, в котором никто не жил, в одной из застроек Гейтсхеда. Это была узкая и длинная гряда некрасивых домов, причем каждый следующий казался пустыннее и заброшеннее предыдущего. Этот же располагался дальше всех от дороги, словно стоял на самом краю света. Он почернел от грязи и копоти, оконные стекла держались на гвоздях, забитых в гнилую фанеру.