Черное Рождество - Наталья Александрова Страница 9

– Силантий!

– Чего тебе? – хмуро отозвался тот, возвращаясь. –Поднимайся быстрее, я ждать не буду.

– Не могу, ногу камнем придавило, – прохрипел Степка,понукаемый Борисом, – помоги, дядя Силантий!

Силантий плюнул, обругал Степку по матушке, но, потоптавшисьнемного на месте, все же стал осторожно спускаться – не бросать же поганцаодного. В кустах слышалась возня – это Борис связывал Степку его же собственнымремнем.

– Степка, ты где? – крикнул Силантий, настороженнооглядываясь.

– Тута я, – прозвучал Степкин голос из кустов, – ногазастряла.

– Что б она у тебя, паразита, и совсем отсохла, – в сердцахвысказался Силантий.

Он сделал несколько шагов к кустам и тут же упал, потому чтоБорис с размаху опустил ему на голову обломок киля старой шлюпки, который онподобрал на берегу. В последний момент Борис сдержал удар, так что череп уСилантия не треснул, просто его здорово оглушило. Степка ползком отодвигался отБориса, глядя на него с ужасом и тихо поскуливая.

– Не для того я его из моря спас, чтобы ты, гнида, емукамнем голову размозжил, – произнес Борис.

– Ваше благоро-о-дие! – завыл Степка.

– Заткнись! – оборвал Борис.

Он вытащил ремень у пожилого и связал Степке ноги. Затемперекинул петлю ремня через ствол непонятного куста и туго прикрутил к немуруки.

– Тебя как звать-то? – неожиданно спросил он, брезгливоглядя в бегающие глазки, в которых появилась надежда: если бы хотели убить, нестали бы связывать.

– Степа! – икнул Степка.

– Вот что, Степан, я тебе рот заткну, чтобы ты не орал, –сказал Борис, нашарив в кармане мокрый носовой платок. – Когда кляп изо ртавыплюнешь, то кричи, может, кто тебя развяжет. Либо же этот, – он кивнул наСилантия, – очухается, я его не сильно ударил.

Он туго скатал платок и засунул Степке в рот, потомотвернулся и выбросил в море винтовку Силантия, потому что собирался нестибесчувственного Алымова и на винтовку не было уже сил.

Он примерился и хотел взвалить друга на спину, как вдругсверху послышались голоса – по дороге шел пеший отряд красноармейцев. Онбеспокойно перевел глаза на связанного Степку и увидел, что тот уже почтивыплюнул скомканный платок. Борис находился от него в десяти шагах, Степказнал, что огнестрельного оружия у него не было, а свои – вот они, наверху.Борис видел, как злорадно выкатил на него глаза Степка, как раскрыл рот, чтобыкрикнуть:

– Тов…

Но в это самое время нож, брошенный Борисом, вонзился в егогорло. Степка изумленно уставился на Бориса, не в силах осознать, что жеслучилось.

– Сам виноват, – тихо, почти про себя произнес Борис. – Непонимаете вы по-хорошему.

Отряд прошел, ничего не заметив. Борис подхватил Алымова и,не оглянувшись, пошел в другую сторону от проклятого города.

Дорога забирала вверх, а Борис шел вдоль берега, так чтосверху его не могли видеть. Через полчаса такого продвижения Бориспочувствовал, что силы покидают его – Алымов так и не пришел в сознание и былочень тяжел. Борис опустил его на каменистую землю и сел, чувствуя, что глазазакрываются. Наступила апатия.

– Нет, господин офицер, – раздался вдруг прямо над головойсухой и резкий голос, – спать вам сейчас нельзя. Не для того вы тащили на себесвоего товарища, чтобы он умер на берегу.

Борис поднял тяжелые веки и увидел высокого худого старика сгустой седовато-рыжей бородой, в странном длинном балахоне, заляпанном краской.

– Кто вы такой? – враждебно спросил Борис.

– Представления отложим на потом, – ответил старик, – асейчас можете еще немного его пронести? Тут неподалеку есть весьма удобнаяпещера.

Действительно, пещера была близко. Борис осторожно положилАлымова на сухие водоросли в углу.

– Быстро собирайте плавник! – командовал старик. – Если всамое ближайшее время вы не согреетесь, то будет плохо.

Они вдвоем быстро собрали целую кучу выброшенных моремдосок, палок, разнообразных обломков. Только сейчас Борис почувствовал,насколько он промерз в ледяной воде. Холод сковал все тело, по нему пробегалаволна судорог, и зубы стучали.

Старик ловко, с одной спички, разжег костер и велел Борисураздеться догола и сесть возле огня. Сам он раздел бесчувственного Алымова иуложил его рядом с костром на своем балахоне, оставшись голым до пояса. Торсего был мускулистый, от всего тела веяло силой. Старик достал из кармана штановфляжку и протянул Борису:

– Пейте!

Когда Борис припал к фляжке, обжигающая жидкость пронзиламолнией пищевод и ударила в желудок. Борис задохнулся на мгновение, закашлялся,но почувствовал, что оживает.

– Греческая водка! – усмехнулся старик. – Раньше непробовали?

– Пробовал, – усмехнулся в ответ Борис и вспомнил своепутешествие в Батум с греческими контрабандистами полгода назад.

Старик посмотрел на него одобрительно и произнес:

– Ну, за вас я теперь спокоен. Займемся вашим другом.

Они растирали Алымову руки и ноги, наконец тот застонал иоткрыл глаза. Старик поднес к его губам фляжку. Алымов закашлялся и подскочилкак ужаленный.

– Где мы? – Глаза его остановились на Борисе.

– На суше, – пожал тот плечами, – на этом свете…

– Это хорошо, что вы очнулись, – заговорил старик, – выпейтееще.

Он деловито наблюдал, как Алымов сделал два глотка, потом отобралфляжку, убрал ее и наконец представился:

– Аристархов, Аполлон Андреевич.

– Не может быть! – Борис вспомнил это имя, довоенныевернисажи, скандальные истории… – Тот самый? – спросил он с интересом.

– Что значит – тот самый? – обиженно переспросил старик.

– Художник, скульптор…

– Ну допустим…

– Ордынцев, Борис Андреевич, а это Петр Алымов.

– Что ж, господа офицеры, – Аристархов встал и махнул рукойкуда-то к скалам, – разрешите пригласить вас в мое скромное жилище.

Алымов был еще очень слаб, и Борис поддерживал его, когдаони поднимались узенькой тропой наверх. Жилище Аристархова действительно былоочень скромным, старик не рисовался. Это была маленькая глиняная хижина, крытаясоломой, с двумя крошечными окошками. Внутри, однако, было тепло, и когдахозяин поставил самовар, хижина показалась Борису и вовсе прекрасной.

Под потолком были развешаны пучки сухих трав, наполнявшихжилище живыми пряными запахами.