Деньги для киллера - Татьяна Полякова Страница 9

— А я уж к вам собрался, — сказал он, снимаяплащ-палатку. — Гроза-то а? Беспокоился, как вы там. Софья Павловна грозууважает.

— Уважаю, — кивнула Сонька. — Согреться бы.

— Самовар горячий.

— А печка? — спросила я.

— С утра топил.

Мы выпили чаю, и я забралась на печь греться. Было тепло иуютно. От покойника мы избавились, дождь все следы смыл, можно забыть этуисторию и жить, как раньше. Через час гроза кончилась, я выглянула из-зазанавески: Сонька с Максимычем мирно играли в «дурака».

— Девки, подъем! — я потянулась и открыла глаза.Сонька рядом зашевелилась.

— Который час? — спросила я Максимыча.

— Девять. Засиделись мы вчера с Софьей.

— Кто выиграл?

— Я. Глянь, Маргарита, чего в деревне делается.

— Чего ж в ней такого особенного? — насторожиласья.

— А ты выйди на улицу-то, выйди.

Я вышла на крыльцо и ахнула: деревня вдруг ожила, у каждогодома красовались машины, а у неизвестного музыканта целых три. Мне сталонехорошо при мысли о том, как близко мы были от беды.

— Дачники приехали. В три дома на все лето.Пенсионеры, — довольно заметил Максимыч.

— Теперь тебе что не жить, — кивнула я, — незаскучаешь.

Тут на крыльце возникла Сонька.

— Максимыч, у тебя картошки на посадку не будет?

— Найдем.

— Что это за любовь к сельскому хозяйству? —удивилась я, когда мы шли к дому.

— Ну, не знаю. Дачники должны картошку сажать. Не можеммы здесь жить, ничего не делая.

— А я не здесь. Я домой.

— Ты что? — ужаснулась Сонька. — А Максимыч?А если в органы" сообщит?

— И что мы сделаем?

— Будем в курсе. Греточка, нельзя нам никак уезжать. Мыдолжны держать руки…

На этом…

— На ширине плеч, — подсказала я.

— Да… Свинья ты, Гретка. Мы должны знать, чтопроисходит.

— Ясно. Временами облачно. Местами кратковременныеосадки.

— Чего?.. Греточка, ты меня послушай.

Конечно, я не такая умная, как ты, может быть, я даже совсемнеумная…

— Дура, что ли?

— Может, дура, — согласилась Сонька, — нокое-что я понимаю: мы должны все держать под контролем, — нашла она нужнуюфразу и так обрадовалась, что и я начала радоваться из чувства солидарности:детская радость в глазах дорогой подруги была умилительна.

— Чего ты хочешь? — спросила я.

— Поживем праздники, картошку посадим, за дедомприсмотрим, не начудил бы…

А если органы, так хоть будем знать. А?

Если Сонька что-то вбивала в голову, это навеки, она всегдатвердо стояла на своем, хотя вокруг хватало стульев, чтобы сесть.

Я махнула рукой — остаемся.

При всем Сонькином желании сажать картошку после такоголивня было невозможно. Весь день мы валяли дурака. К вечеру, когда заметноподсохло, Максимыч объявился, задумчивый и явно обеспокоенный.

— Ты чего как пришибленный? — поинтересоваласьСонька.

— На кладбище ходил.

— Опять? Чего тебе неймется?

— Как же… любопытно.

— У меня был любопытный знакомый, так на дняхсхоронили.

— Сонька, закопали ее.

— Кого? — очень натурально испугалась она.

— Ну, яму эту.

— Кто ж ее закопал?

— Откуда мне знать? Пошел сегодня взглянуть, а ее и нетвовсе. А после дождя и место не найдешь, будто корова языком слизнула.

— Ну и что? Нужна тебе яма?

— Как же, Софья, что-то ведь здесь не так.

— Я тебе говорила и еще повторю, помалкивай ты об этом.Далась она тебе.

— Надо бы все-таки сообщить куда следует.

— Сообщи. Яма у него пропала. Была и нету. Засмеют настарости лет. Давай-ка за стол. За картошку денег не взял, так хоть выпьем.

Максимыч не отказался. Часов в десять мы отнесли его народной диван.

— Ну и что? — съязвила я. — Так и будемчеловека спаивать?

— А что делать прикажешь? Как бы его от этой глупоймысли избавить? печалилась Сонька.

Два следующих дня мы сажали картошку и спаивали соседа.Такая щедрость со стороны Соньки кого угодно насторожила бы, но Максимыч,похоже, и подумать не мог, что в голове соседки, которая росла на его глазах,могут завестись черные мысли. Однако, несмотря на систематическое спаивание,забота о появившейся, а затем пропавшей яме его не оставляла. Он упорновспоминал ее, доводя Соньку до отчаяния. К моей радости, праздники кончились,пора было возвращаться домой.

— Я с тобой, — заявила Сонька.

— А как же лето аристократки?

— Какое лето, когда он возле амбара лежит. Продам кчертям собачьим эту дачу.

— А Максимыч? Не получит поллитровки и в органыкинется.

Сонька заскучала.

— Все равно, одна я здесь не останусь.

Я только вздохнула.

Мы вернулись в город. Привычные дела отвлекли от мыслей оночном приключении, и я заметно успокоилась. На День Победы я сбежала от Сонькик друзьям в Загорск, и мы неделю не виделись, хотя она звонила с завиднойрегулярностью. Подруга в эти дни занималась выколачиванием денег с жильцов,снимавших у нее родительскую квартиру, была чрезвычайно деловита и о покойникедаже не заговаривала. Так было до пятницы. В пятницу, выходя с работы, язаметила Соньку. Она вышагивала по тротуару от дверей до угла здания и былаявно чем-то взволнована. Я вздохнула и пошла ей навстречу.

— Ну, и чего ты здесь бродишь?

— Тебя жду.

— Могла бы позвонить.

Она отмахнулась и вдруг стала совать мне в лицо газету.

— Вот, полюбуйся!

— Может, ты перестанешь ушами дергать и объяснишь, вчем дело?

— Ты читай, читай. Вот здесь.