Мой личный врач - Нора Дмитриева Страница 9

– Ладно, – вцепившись зубами в ноготь указательного пальца, согласилась Анюта.

– Тебе говорили, что ногти грызть неполезно?

Анюта спрятала руки за спину.

– Говорили. Просто у меня привычка такая.

– Что, с раннего детства?

– Нет, я ногти стала грызть после маминой смерти, – и она посмотрела на меня исподлобья.

Я ничего не ответила, а лишь погладила ее по плечу.

Мы помолчали.

– Хотите, я вам наших собак покажу?

– Хочу. Я собак люблю, у меня много лет была колли – шотландская овчарка.

– А у нас – кавказские овчарки.

– Серьезные звери. Они мне тоже нравятся. Я даже была лично знакома с одной из них. Ее звали Клавдия, и она выполняла команды только в том случае, если ей их подавали на латинском языке.

– Почему?

– А потому что ее хозяином был профессор медицинской академии, который с детства приучил Клашу к латыни. Говорил, что она обожает оды Горация и особенно первую речь Цицерона против Катилины: «Quousque tandem Catilina, abutere, patientia nostra».

– Ага, знаю: «Доколе, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением», – подхватила Анюта.

– Откуда сии могучие знания? – удивилась я.

– У нас в гимназии латынь с пятого класса учат.

– Солидно… Ну так вот, собачища была огромная, мощная, а хозяин – маленький сухонький старичок. Но слушалась она его беспрекословно…

Так, разговаривая, мы прошли в глубину сада, где около бетонной стены, опоясывающей усадьбу, был устроен просторный вольер с внушительной конурой. В вольере обитали две могучие псины, рыжая и белоснежная. Увидев Анюту, они кинулись к загородке, сделанной из толстой проволочной сетки, укрепленной на металлических столбах, и начали гулко гавкать, припадать к земле и вилять пушистыми хвостами.

– Ух ты, какие красавцы, – восхитилась я. – Как их зовут?

– Руслан и Пери.

– А вы гулять их выпускаете, или они все время здесь сидят?

– Конечно, выпускаем! Они всю ночь в саду бегают, территорию охраняют.

– Да у вас и без собак здесь как в крепости. Еще и колючая проволока на заборе.

– А, это от предыдущего хозяина осталось. Папа этот дом купил, когда я в школу пошла. Его построил какой-то крутой бандит. Потом его убили, а его жене нужно было бежать за границу, ну она и продала дом по дешевке.

«Интересно, – подумала я, – что в понятии этого ребенка значит «по дешевке»? Один миллион долларов или десять?» – но спрашивать не стала. Однако теперь мне было понятно происхождение всех архитектурных излишеств, которыми изобиловало поместье, включая замысловатые башенки и фонтаны с толстощекими купидонами.

– Скажи, а этот роскошный сад тоже вам от предыдущего хозяина остался?

– Нет, его наш садовник Олег Петрович разбил. Он в Тимирязевской академии преподавал декоративное садоводство, а когда вышел на пенсию, папа его к нам пригласил работать, вот он тут все и устроил…

– А кто за собаками ухаживает?

– Дядя Паша. Он раньше военным был, служил в Чечне. А собак ему бывшие сослуживцы подарили, когда они еще совсем маленькими щенками были.

Возвращаясь к дому, мы подошли к небольшому овальному пруду, заросшему кувшинками, на берегу которого стояла беседка, увитая каприфолью. В беседке за деревянным, медового цвета столом сидела симпатичная курносая тетка лет сорока пяти в тренировочном костюме цвета детской неожиданности и с аппетитом уминала творог с молоком из расписной деревянной миски, заедая его белым хлебом. Увидев нас, тетка призывно махнула рукой.

– Девчонки, айда сюда, посидите со мной за компанию.

Мы зашли в беседку, тетка как-то виновато улыбнулась.

– Вот, оголодала маленько и попросила у Люси творожка с молочком. Я дома в эту пору с огорода приходила и всегда творог с молочком кушала. Только от своей коровки-то он вкуснее…

Она доела творог, с удовольствием облизала ложку, потом вынула из волос полукруглый пластмассовый гребень, аккуратно зачесала назад выбившиеся из-под него пряди и переколола шпильки, поддерживающие тугой пучок густых русых волос. Посмотрев на мою форменную куртку, которая виднелась из-под распахнутой ветровки, сказала:

– Ага, значит, ты будешь новая сиделка, у которой кот, говорят, дюже красивый. Как тебя звать-величать?

– Лиза.

– А меня Ксана, я мать ейной мачехи, – и она ткнула в сторону Анюты пальцем.

Вот уж никогда бы не подумала! Рафинированная красавица Галина и Ксана – добродушная, простецкая тетка с толстой попой, тяжелыми грудями, покоящимися на выпуклом животе, кирпичным румянцем на щеках и глубокими морщинами вокруг глаз от частого пребывания на солнце. «Странно тасуется колода»…

Увидев выражение моей физиономии, Ксана заливисто засмеялась, обнажив ровные белые зубы.

– Ты, девонька, поди, дивишься, как такая квочка такую паву на свет божий родила. Так я тебе скажу правду: статью да красотой моя Галочка в отца своего пошла, моего покойного супруга Герасима Петровича. У нас в станице все девки за ним увивались. А выбрал он меня! А знаешь почему? Я голосистее всех была. Как, бывало, затяну песню, так он все дела бросит и слушает.

И Ксана запела: «По Дону гуляет казак молодой…», и голос у нее оказался низкий, чистый, бархатный.

– С таким голосом вам прямая дорога в передачу «Минута славы»!

– Ой, куда мне с суконным рылом да в калашный ряд… Ты лучше скажи, как там моя сватья? Долго еще лежать будет?

– Думаю, нет, динамика хорошая, в ноге чувствительность восстанавливается, скоро она начнет ходить.

– Вот и слава богу, вот и хорошо. А то дюже жалко: женщина еще не совсем старая, а обезноженная. Ой, не приведи господь такую болячку подцепить! Тут никакому богатству не обрадуешься.

Говорила Ксюша певуче, с фрикативным «г». Я поинтересовалась:

– Вы родом, наверное, с юга?

– Ага, с Ростовской области, с Кагальницкого района. Проживаю в станице Светлая… Слыхали про такую?

– Нет, не слышала.

– Гарная у нас станица, вся в садах – вишни, абрикосы, груши… А вокруг простор – поля, степи! Полынью пахнет, чабрецом. Перед хатами мальвы цветут. При советской власти был у нас богатый совхоз. Зерно государству сдавали, мясо. А раньше, еще при царе, станицу нашу звали Злодейской, лихие люди в ней жили, по большим дорогам грабили, а нонче все вспять воротилось, опять народишко баловать стал. Вот у меня хату на Пасху спалили, со всем добром нажитым, с кухней летней.

– А кто спалил?

– Да разве узнаешь? Туда за последние годы много всякого люда с Кавказа набежало. Рядом со мной ассирийцы поселились, вроде народ спокойный, все больше торговлей занимаются, машины подержанные продают, мануфактуру, правда, бабы шептали, что они и дурью приторговывают, но за руку их никто не ловил, так что грех наговаривать, соседи хорошие, нехай живут. Только ведь и они спалить-то могли: у них младший сынка женился, стал отделяться, а жить-то они привыкли кучно. Могли и так рассудить: дескать, тетка вдовая, безмужняя, ей одной-то новый дом не поднять, вот бы и предложили мне за квартиру землицу продать.