Вороны любят падаль - Кирилл Казанцев Страница 9

И вот эта последняя часть плана была главной головной болью Жмыхова, потому что ответственность за нее Орешин не мудрствуя лукаво возложил именно на него. «Ты с разным контингентом работаешь, – пояснил он. – Опыт у тебя, психологию ты знаешь. Наверняка есть такие личности, которыми ты на манер кукол управлять можешь. За ниточки, за ниточки их!.. Ну и, конечно, смотри по обстоятельствам. Никаких проколов, никаких следов! Любой ценой. Будет форс-мажор – поможем. Главное, не упустить темп. Нам важно, чтобы на свете остался один Томилин. Наш. В этом плане мы задействовали все каналы. Например, могу тебя обрадовать – все материалы по тому старому делу из архива исчезли. Куда исчезли, каким таким образом – никому не известно. Несчастный, можно сказать, случай. Да и кто будет интересоваться этим хламом? Если все сделаем чисто, никто никаких претензий не предъявит. А там по мере возможности осторожненько перераспределим все наследство. В соответствии со вкладом каждого».

Жмыхов, конечно, приветствовал пропажу архивных материалов, наверняка не случайную. В конце концов, это было всегда: и улики пропадали, и свидетели чудесным образом растворялись в пространстве, и даже целые дела летели в топку. Ничего необычного в этом не было. А уж старое дело, осужденные по которому люди давно вышли из любой земной игры, действительно вряд ли кого заинтересует. Все так, но имелось одно маленькое «но»… А, пожалуй, и не такое уж маленькое, потому что на решение этого вопроса Орешин бросил одного своего родственничка, тоже служившего в полиции, Виталия Лоскутова, сержанта из вневедомственной охраны, которому Прокопенко лично, как и Жмыхову, выписал отпуск.

К Лоскутову Андрей испытывал ярко выраженную неприязнь. Да и не он один. Был Лоскутов заносчив не по чину, груб и нахален. Особыми талантами не обладал, но бывал настырен и, как рассказывали, весьма отважен и жесток в рукопашной. Авторитет для него был один – Орешин, и только его Лоскутов слушался по-настоящему. Прочим он как бы оказывал снисхождение. Орешин же откровенно опекал своего родственника и редко когда давал в обиду. Наверняка Лоскутов оказывал Орешину какие-то услуги в щекотливых обстоятельствах. Вот и теперь он должен был выполнить не самое простое поручение. Юрист покойного Томилина Маевский, который теперь тоже вился вокруг Орешина (Жмыхов подозревал, что план распила наследства первоначально зародился именно в его голове), сообщил, что в контору нотариуса Самойловой заходил ее бывший муж Дроздов.

– Они долго беседовали, – объяснил Маевский. – А потом он у себя в конторе взял отпуск. Чует мое сердце, что подрядился Дроздов доставить в город Томилина. Наняла его бывшая благоверная, черт бы ее побрал! Опередить его надо, а то все наши старания коту под хвост.

Орешин отнесся к этому предположению серьезно и сразу отправил по следам Дроздова своего родственника. Полномочия он ему дал, похоже, самые широкие. Что это означает – майор не хотел даже думать. У него хватало своих дел.

Родной город встретил его жарой, порывистым ветром и грозовыми раскатами. Дождя не было, но он мог грянуть в любую минуту. Назревающая буря показалась Андрею плохим предзнаменованием, но отступать ему было некуда. С вокзала он сразу поехал в тот район, где жил человек, на которого Жмыхов возлагал большие надежды.

В старом районе мало что изменилось. Неблагоустроенный двор был пуст. Жаркий ветер гонял по асфальту пыль и мелкий мусор. Андрей нашел нужную пятиэтажку. Возле подъезда стояла покосившаяся скамейка, на которой, свесив хмельную голову на грудь, спал какой-то гражданин.

Домофона в подъезде не было. Жмыхов беспрепятственно поднялся по грязной вонючей лестнице на верхний пятый этаж и позвонил в квартиру номер пятнадцать. Через минуту щелкнул дверной замок, и на пороге возник хозяин квартиры – хмурый поджарый мужчина в замасленном фартуке, повязанном поверх одежды. Коротко стриженные волосы его были тронуты сединой, закатанные рукава рубашки обнажали мускулистые руки. В квартире пахло подгоревшим маслом.

– Здравствуй, Гриша! – негромко сказал Андрей.

Хозяин всмотрелся в его лицо, сначала с недоверием, а потом со все нарастающей растерянностью.

– Жмыхов, что ли? – наконец спросил он настороженно. – Какими судьбами?

– Я к тебе, – просто сказал Андрей. – Разговор есть.

– Разговор? Ко мне? Не понял. Сколько мы лет не виделись? Десять-то уж точно будет.

– Так что, поговорим? – перебил его Жмыхов. – Разговор серьезный. На миллион. Пойдем, посидим где-нибудь. Я угощаю.

– Исключено. Закодировался, – отрезал хозяин. – Да и некогда мне, если честно. Сейчас вот с готовкой закончу, и на смену. Я на двух работах, да еще калымлю кое-где, когда повезет. Так что извини. Многое изменилось, Андрей. Может, я в чем и провинился перед богом и людьми, но зато уж и наказан, по-моему, за двоих…

– Вот об этом я и хотел поговорить, – бесстрастно сообщил Жмыхов. – Наслышан о твоей беде, наслышан, Гриша.

– О чем ты наслышан? – враждебно спросил хозяин. – С тех пор как меня из полиции поперли, ты и не зашел ко мне ни разу, да и вообще из города уехал. Говорят, ты в Зеленодольске процветаешь. Ну а я в полной заднице, понятно? Жена тяжело больна, на операцию четыреста тысяч надо, а я еле на сиделку зарабатываю. Сам-то сидеть не могу – тогда мы вообще с голоду сдохнем. Сторожем работаю в магазине через две ночи, а днями в охранном агентстве – там уж куда пошлют… Сегодня вот выходной, но мне уже на смену в магазин пора. Так что некогда мне с тобой собственные кости перемывать. Найди себе другого земляка для воспоминаний!

Он почти выкрикивал наболевшее, меняясь в лице. Андрею не понравился его настрой. Вести дела он предпочитал с людьми, не склонными к истерикам. Григорий Широков, впрочем, никогда раньше не был замечен в чем-то подобном, даже когда злоупотреблял спиртным. Конечно, жизненные ухабы кого угодно укачают, да и все равно лучшего кандидата для дела у Жмыхова на примете не было.

– Гриша, – сказал он проникновенно. – Я помочь тебе пришел. Именно потому, что все про тебя знаю. Есть шанс заработать на операцию для жены. Реальный шанс. Ну?

Широков выглядел озадаченным. Он машинально вытер руки фартуком, оглянулся назад в полутьму прихожей.

– Ты что, серьезно? – сдавленным голосом спросил он. – Я, знаешь, шуток теперь не понимаю.

– Я за триста километров не шутить ехал, – сухо ответил Жмыхов. – Только разговор это конфиденциальный. Здесь я его вести не намерен.

– Понимаю, понимаю, – забормотал, засуетился Широков. – Да, и у меня дома обстановка не та, конечно… Подмениться я уже не успею… Слушай, а давай так – я заступлю на смену, а ты подъезжай на Водопьянова, там в старые времена, может быть, помнишь, магазин школьных товаров был, а теперь автозапчастями торгуют. Вот я и сторожу железки, резину… Вообще там тихо, так что нам никто не помешает. А ты откуда про жену знаешь?

В глазах его, сделавшихся неожиданно беспомощными, светилась такая надежда, что Жмыхову стало не по себе.

– Земля слухом полнится, – буркнул он. – Я ведь не на другую планету улетел. Заезжал в Перекопск, да и земляков встречал. Извини, зай-ти все недосуг было. Сам знаешь, как это бывает. А сейчас вот взаимный интерес возник, я и пришел.