Золотой архипелаг - Фридрих Незнанский Страница 9

Если от фамилии перейти к именам, то жену фермера Смита, Кейт, все вполне естественно звали Катей, тем более что она — статная, полногрудая, с недлинной, но толстой, небрежно заплетенной пшеничной косой — походила на русскую больше, чем отдельные коренные жительницы Горок Ленинских, у которых среди предков затесались воины Батыя. А вот относительно самого фермера с прискорбием приходится признать, что имя его — Ричард, в православных святцах отсутствующее, не прижилось на отечественных подзолистых почвах. Как его ни сокращай: и Рик, и Дик, и Рич — не идет, хоть ты тресни! Фермера Смита уважительно звали по отчеству: Джонович. Или, в просторечии, Джоныч. Дети Смитов носили международные имена Николай, Мария и София, по-русски говорили не хуже, чем по-английски, и с виду ничем не выделялись среди деревенских сверстников.

Внешне Джоныч выглядел неказисто: небольшого роста, щуплый, веснушчатый, светлая борода, кудрявые волосы свисают ниже ушей, — не то сказочный мужичок-с-ноготок, не то заблудившийся хиппи. Знаток русской литературы, Бойцов предвидел, что в старости Джоныч станет похож на шолоховского деда Щукаря. С тем отличием, что Щукарь в «Поднятой целине» — деревенский люмпен, загубивший все свои хозяйственные начинания, а Джоныч, наоборот, хозяин, каких поискать. Участок, находящийся в ведении работящей семьи Смитов, опровергал все представления о том, что подмосковные почвы не способны приносить обильные сельскохозяйственные плоды. Конечно, если обрабатывать их по науке! На деньги, выручаемые ежегодно от продаж урожая, Джоныч и удобрения закупал, и сельхозтехнику обновлял, и специальные журналы выписывал, которыми, кстати, с Бойцовым делился. А кроме того, собирался в будущем году в придачу к курам и свиньям завести страусов, только сначала посоветоваться с теми отважными русскими, которые уже адаптировали к здешнему суровому климату эту роскошную мясную птицу.

Будь на месте Джоныча свой, природный русак, ему бы уже тысячу раз пустили красного петуха в дом, подсыпали толченого стекла в машинное масло, потравили бы скотиной всходы или еще какую-нибудь гадость придумали, чтоб не богател рядом с беднотой, буржуин. Джоныча охраняла его чужеродность и в придачу к ней то усердие, с которым он старался адаптироваться на новой почве.

Бойцовы и Смиты дружили семьями, часто наведывались друг к другу в гости. Из этого общения Артур Бойцов вынес то знание повседневного английского, которым он намерен был после армии потрясти инязовских экзаменаторов. А вот с Иваном Андреевичем Бойцовым у Джоныча завязывались типично нашенские диалоги под рюмку водочки — о Западе и Востоке, о различиях между цивилизациями, о судьбе России. По-русски Джоныч изъяснялся бойко, владея всем спектром нужных слов и выражений, от агрономических терминов до матерной брани. Вот только с родом имен существительных частенько путался. Ну, невдомек было рациональному английскому уму, с какой стати неодушевленные предметы и абстрактные понятия должны делиться на самцов и самок! В особенное недоумение его приводило слово «отчизна», которое, вопреки прямому смыслу, указывающему на мужское качество, отчего-то имеет женский род. Впрочем, это как раз соответствует действительности: наша отчизна — такой необъяснимый предмет, в котором сам черт ногу сломит.

— Ваш национальная своеобразие очень сильно преувеличен, — втолковывал Джоныч другу. — Все нация имеет своя своеобразие. Английская, итальянская, это… джамен, немецкая. В Англия — шотландские, ирландские, все это очень разно. Но когда человек математик, она знает, что одна формула — тот же самая формула для Шотландия, для Ирландия, для Япония, для Зимбабве. Вот это, Иван, ведение хозяйства — одна и то же формула для Англия и для Россия. С поправки, с коэффициент, но формула одна. Надо знать общее формула и уметь по нему считать. Правильно считать — деньги есть, неправильно — денег нет. Как ты думаешь, Иван?

— Джоныч, при всем хорошем моем к тебе отношении, ты не прав, — возражал Бойцов. — Формула может быть одна, а вот условия, в которых ее применяют, совсем разные, и получается у нас не правильное значение, а кукиш с маслом. Вот, например, формула воды везде «аш два о», и в России, и в Австралии. А тем не менее у нас вода, всасываясь в трубу, движется по часовой стрелке, а в Австралии — против часовой. Кто там побывал, рассказывали, сами видели. Как ты это из формулы выведешь?

— Слабое пример, — не соглашался Джоныч. — Один формула — химия, другой — физика. Физика определять вращение воды, не химия. Надо взять правильное. Надо правильное считать и получить не кукиш с маслом, а деньги. Русские отвыкали считать по правильный формула, потому что при Советских Союзах один формула было для вся: не социология, не психология, не экономика, а один формула — политика. Политика приказывал — экономика говорило: «Готов!» А ничего не был готов. И считать по другие формула оту… отучивали, потому что все был политика и для всего. Но русские снова научится считать. И быстро. Я верю.

В финале их споров каждый оставался при своем мнении, что подкреплялось опорой на собственный опыт: Смиты примером доказывали, что формулы экономики и сельского хозяйства отлично действуют и в России, а Иван Андреевич, устало разводя руками после очередного столкновения с загадочной русской душой, приходил к выводу, что эту душу не изъяснить никакими формулами. Скорее, это она любую ценную формулу затопчет в родимую проселочную грязь и не заметит, потому что будет в это время глядеть в небо с детски-святой придурковатостью.

Сегодня дискуссия в стиле «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места им не сойти» отменялась. Хотя Джоныч, тащивший свиньям ведро съестных отбросов, не прочь был ее возобновить:

— А, Иван! А я тут думал-думал крепко и надумал, что Иван Ужасный было первая на Руси политик среди экономика…

«Иваном Ужасным» он, в буквальном переводе с английского («Ivan the Terrible»), продолжал называть Ивана Грозного.

— Не время, Джоныч, — хмуро перебил его Бойцов. — Тут у нас скоро такие ужасы пойдут, что будет нам всем не до истории с географией.

— Какой ужасы, Иван?

— Вот об этом нам и надо потолковать. Только подальше от Кати и твоих ребятишек. Не будем их пугать раньше времени.

Тут же, возле свиней, которые, тотчас зарывшись по уши в отбросы, издавали удовлетворенное «хро, хро», Бойцов обрисовал ситуацию, какой он ее видел. Пару раз Джоныч порывался что-то спросить или дополнить, но мужественно наступал на горло собственной песне. Полминутная тишина после того, как Бойцов закончил, подчеркнула серьезность сказанного.

— Я слышал, что богатые покупает земля, — тщательно подбирая слова, сказал Джоныч, — но не знал, что так плохо и нечестно все. Ведь есть закон…

— Нашим богатеям закон не писан. Кто мы для них? Вот такие же свиньи. С той разницей, что они нас не кормят, только режут.

Бойцов, просунув ногу сквозь загородку, почесал носком сапога пятнистый бок ближайшей свиноматки. Та испустила звук утробного блаженства. Да-а, зная, что тебя скоро поведут на убой, начинаешь как-то сочувственно относиться к этим примитивным существам… Кстати, не таким уж примитивным: Проша в популярном журнале вычитал, что по интеллекту свинья стоит лишь одной ступенью ниже обезьяны. При этом крайне редко человек видит в свинье интеллект, чаще — сало… Так что не слишком обольщайся насчет своего ума, Иван Андреевич.