Зигзаг неудачи - Валентина Андреева Страница 9

– Ты имеешь в виду… для новой жизни? – спросила я и прикусила язык. Наташка права, я всего лишь дурочка со стажем.

– Так она ж только скончалась! Не дают человеку покоя! – возмутился сын, пытаясь протиснуться в дверь с аляповатой рубашкой в руках – шедевром взбесившегося абстракциониста.

– К твоему сведению, для того чтобы скончаться, надо как минимум родиться. Подумай об этом на досуге, – поучительно заметила Наташка. – Ты собрался взять с собой это гавайское попурри? – ткнула она пальцем в рубашку. – Аккуратно сверни и убери в чемодан в первую очередь, будет на пляже нашим маяком. – И, погладив Славку по голове, обернулась ко мне: – Так что там со временем?

– Дима говорил, что смерть Серафимы Игнатьевны зафиксирована в шесть тридцать одну утра. Родилась она двадцать седьмого февраля сорок девятого года. А время рождения, представляешь, двадцать один час… тридцать одна минута. Ровно неделю назад она делилась с Димой прямо-таки мистическим совпадением этих минут. Они ее буквально преследовали. У нее погиб муж, не знаю, давно ли, но его смерть констатирована в пятнадцать часов тридцать одну минуту. Что-то там еще было связано с ними, не помню… Копия завещания в конверте. А зачем тебе эти данные?

– Ольге позвоню. Она же астролог, а тут такая возможность доказать ей, что пора сменить хобби. О своей судьбе знать не хочу, вдруг там что-нибудь хорошее. Я же в эти прогнозы не верю. Из чувства противоречия приложу все силы к доказательству их абсурдности и все хорошее на корню загублю. Жалко же. А Серафиме Игнатьевне уже все равно. Пусть Ольга попытается угадать ее судьбу.

– А вдруг тебе грозит что-нибудь плохое?

– Ир, встань с коленок, у тебя мозговое кровообращение нарушено. На фиг мне вообще плохой прогноз? Ваша Серафима, царствие ей небесное, наверняка консультировалась у астролога, поэтому и запрограммировала себя на смерть. Посмотрим, что Ольга наплетет. Дам ей скупые цифры, вдруг она выдаст мне, что Серафиму ждет прекрасное будущее, расцвет которого придется на девяносто девять лет! Попробуешь завтра покойницу в этом убедить. Только не смотри на нее – еще явится во сне с претензиями.

Я призадумалась и неожиданно нащупала иголку, нахально устроившуюся в тапочке.

– Слушай, а ведь ты, пожалуй, права. Кто-то привел ее к мысли о скорой кончине. Правда, она не создавала впечатление человека, на волю которого можно воздействовать.

– Дорогая моя, ответь мне на один вопрос: на волю моего мужа можно воздействовать?

– Пожалуй, нет. Слишком уж он рационален, и всему на свете находит материалистическое объяснение. Очень волевая личность.

– О!!! Но ведь женила же я его на себе!

Воскресное утро было привычно пасмурным. Дождя не усматривалось, но серые тучи просто тянули время, выжидая, когда большее количество людей вылезет на улицу. К десяти часам, когда мы с Димкой остановились у здания больницы, истомившийся от безделья дождь стал лениво накрапывать. Ровно в десять подошли к моргу. На стоянке было два автобуса из похоронного агентства, несколько машин, а у входа – большая толпа народа. Все присутствующие, кроме нас с Дмитрием Николаевичем, оказались родственниками Серафимы Игнатьевны. Их роднили не только траурные одежды, но и слезы, которые они по очереди проливали у гроба покойной в небольшом помещении траурного зала.

Появление священника внесло некоторую сумятицу, очередность нарушилась, люди расступились в стороны. Часть так и осталась на улице, часть толпилась в дверях. И я потеряла Димку. Начавшееся отпевание застало меня почти у изголовья покойной и лишило возможности попросить прощения за легкую неприязнь к ней при жизни и плохие посмертные высказывания: я не отрывала глаз от пола, боялась, что при взгляде на усопшую неприязнь к ней из-за доставленных моей семье проблем вернется с удвоенной силой. Как же я потом смогу предаваться полноценному отдыху в ее доме?

Где-то на середине службы в открытую дверь помещения ворвался сильный порыв ветра, загасив у многих из присутствующих свечи. Одновременно ударил гром. Народ зашептался, зашевелился. В дверях возникла толчея. Потихоньку, призывая друг друга к порядку, отдельные личности, толпившиеся на улице, пытались проникнуть в помещение. Священник не обращал ни на что внимания и продолжал читать молитву, иногда обходя гроб мерным шагом и окуривая его ладаном. Каждый раз я покорно уступала ему дорогу, упорно продолжая глядеть в пол. И все-таки не выдержала, взглянула на покойную. Гроб был завален цветами. Лицо Серафимы Игнатьевны было молодым и спокойным. Главное, ни одной морщинки. А губы, честное слово, по-доброму улыбались. Священник просил Всевышнего простить покойной «все прегрешения вольныя и невольныя и сотворить ей вечную память». Следом со своей искренней просьбой о прощении мысленно влезла и я.

Служба закончилась. В толпе снова наметилось оживление. Высокая женщина в черном брючном костюме и прозрачном черном шарфике, стоявшая недалеко от меня, доверительно наклонилась к соседке значительно ниже ее ростом и тихо сказала:

– Давно Серафиму не видела, но такое впечатление, что она с тех пор помолодела. Все-таки эта гадина сестрица положила ее в своем бордовом бархатном костюме! Он им обеим не шел.

– Увы, таково было желание Олимпиады, – покачала головой та. – Попробовали бы ей возразить! Она заявила, что если на том свете Серафиму куда-нибудь пригласят, ей не придется краснеть за дурной вкус родственников.

– Да. Первый раз Серафима не могла возразить. Будь ее воля… – многозначительно произнесла первая и смерила меня уничтожающим взглядом.

На всякий случай, я попыталась покинуть передний план в доказательство того, что не имею к «родственничкам» никакого отношения и зачем-то попросила за это прощения у Серафимы Игнатьевны. Меня толкнули несколько раз с разных сторон, возвращая на прежнее место, где я временно и застыла, пока, наконец, не осознала необходимость двигаться к выходу.

Гроб с телом покойной погрузили в один из двух автобусов. Толпа с разноцветными зонтиками, поливаемая дождем, быстро рассеялась.

Мужа я отыскала в машине. Терпеливо выслушала «новость» о том, что как-никак замужем, а следом – нотацию об излишней самостоятельности и неуместности моего поведения. Последнее заключалось в том, что я возглавила родственный коллектив покойной, мешала священнику и без конца что-то бормотала себе под нос. Вот когда пришлось пожалеть, что на затылке нет глаз!

– Незачем было меня бросать, – упрекнула я Димку. – Тебя, видишь ли, не устроило, что под руку держу.

– Милая моя, это ты не за меня держалась. Вцепилась в какого-то лысого типа с явными признаками нарушения функции почек. Кстати, он очень обрадовался, даже осанку изменил. Еще и сопротивлялся, когда я отрывал тебя. Так ты в другого вцепилась. Хорошо, второй умным оказался – на чужой ошибке все понял и добровольно сдался.

Я немного ужаснулась, решила, что не стоит вступать в полемику, и робко спросила, почему мы не едем вслед за остальными.