Приговор - Джеймс Шиан Страница 9

– Люси меня пригласила.

– В одиннадцать часов вечера?

– Сказала, чтобы я приходил, как только освобожусь, не важно, сколько будет времени.

– Но ты ведь отправился туда не для того, чтобы просто поболтать. Признайся, ты на что-то рассчитывал? – Это было обвинение, однако, произнося слова, Кряхтелка улыбался, будто они были школьными приятелями, задумавшими побаловаться с девчонками. И Руди снова попался на его уловку.

– Да… рассчитывал. – Он застенчиво улыбнулся, но при этом снова испытал облегчение.

– Что на ней было, когда она тебе открыла?

– Короткая ночная сорочка.

– Прозрачная? – Уэс опять растянул в улыбке губы.

– Почти. – Руди ответил на его улыбку – в конце концов, перед ним сидел мужчина.

Полицейский несколько мгновений молчал – записывал показания подозреваемого. Затем поставил точку и отметил звездочкой слова: «короткая ночная сорочка». Он вспомнил, что видел точно такую на кровати убитой.

– Ты разозлился, когда она тебя отшила?

– Нисколько. Я оказался на улице, прежде чем сообразил, что произошло.

– Ты был разочарован, что не удалось перепихнуться?

– Немного.

– Но не разозлился?

– Нет.

– А что могло бы тебя настолько разозлить, что ты убил бы человека?

– Думаю, ничего.

– А если бы кто-нибудь убил твою мать?

Руди напрягся.

– Да, я разозлился бы настолько, что мог бы убить.

– А если бы кто-нибудь изнасиловал твою мать?

– Тоже. – Одна мысль об этом потрясла Руди.

– Предположим, ты женился на Люси и кто-то ее изнасиловал – твою жену.

– Да, я мог бы таких убить. – Руди вспомнил насмехавшихся над ним одноклассников. Иногда ему казалось, что кое-кого он мог бы прикончить. Он сообразил, что в самом деле способен убить человека. И тут Кряхтелка принялся коварно расставлять свои сети.

– Послушай, Руди, не исключено, что Люси сказала или сделала нечто такое, что тебе захотелось ее убить, а ты этого просто не помнишь.

Руди ощущал, что на него давят, и от этого жгло в груди.

– Не понимаю, о чем вы меня спрашиваете, мистер Брюм. Если бы да кабы… В тот вечер я на Люси не злился. – Он уже кричал во весь голос.

– Я понимаю, что не злился. И Люси не убивал, я это тоже понял. Но ты способен настолько разозлиться, чтобы убить человека, если бы он убил или изнасиловал твою мать! Или если бы он убил Люси, в то время как она была бы твоей женой. А теперь я хочу знать вот что: могла ли Люси или кто-то другой сказать тебе нечто такое, что вывело бы тебя из себя и ты решил бы их убить?

Руди сразу же мысленно перенесся в свой класс и представил, как его дразнили. Закрыл глаза, вспоминая лица мучителей. И больше минуты оставался в таком состоянии.

– Наверное, – ответил он, не размыкая век. Его голос снова стал спокойным.

– Таким образом, теоретически Люси могла сказать тебе нечто такое, что настолько бы тебя разозлило, что ты оказался способным ее убить?

– Наверное. – Руди так и не открыл глаз. Он устал, запутался, и ему отчаянно хотелось домой.

– Случается, что ты забываешь о том, что происходило, если сильно злишься?

– Наверное. – Теперь ко всему остальному добавилась головная боль, и Руди еще крепче зажмурил глаза. Он хотел, чтобы все поскорее кончилось.

– Теоретически, если бы ты в тот вечер сильно рассердился на Люси, ты мог бы об этом забыть?

– Не знаю. Я больше не понимаю, о чем вы говорите.

Кряхтелка прервался, чтобы сделать запись в блокноте: «Она могла его настолько разозлить, что он мог ее убить. Он не помнит, что с ним происходило». Настала пора закругляться.

– Ну хорошо, Руди, ты свободен. Задержись на секунду, сейчас к тебе придут и возьмут у тебя кровь. Это не займет много времени. Тебя отвезти домой?

– Не надо, пойду пешком. – Ему требовалось побыть на свежем воздухе.

Руди был рад, что все закончилось. Ему и в голову не приходило, что кошмар только начинается. Кряхтелка сделал шаг к двери, затем обернулся:

– У тебя есть какие-нибудь ножи?

– Конечно.

– А зазубренный?

– Не знаю, что это такое.

– Разумеется, знаешь: такой нож, у которого лезвие с маленькими зубчиками.

– Вроде бы есть. Как-то постоялец гостиницы подарил мне ящик для инструментов. Я храню там ножи. И у одного из них лезвие, кажется, такое.

– Где ты хранишь этот ящик?

– Под кроватью. А что?

– Так, ничего. – Уэс вышел из кабинета.

Остина Ривза считали гулякой. Родители давным-давно перебрались в Форт-Лодердейл – ему тогда только-только исполнилось шестнадцать, – но и сорок лет спустя его держали в Бэсс-Крике за янки. Хотя люди, близко с ним знакомые, называли его между собой еще хуже – «саквояжником». [7]Он был адвокатом и специализировался на завещаниях и делах, связанных с опекой над имуществом – не такая уж выгодная практика в округе Кобб. Зато работа была не обременительной, денег хватало, чтобы оплатить счета, и оставалось время для любимых занятий: рыбной ловли и крепкой выпивки. Остин был высоким широкоплечим мужчиной, с густыми рыже-каштановыми волосами, без намека на седину. Жизнь без забот, отвечал он, когда его спрашивали, как ему удалось сохранить такую шевелюру. Но в остальном в нем все было по возрасту.

Каждые выходные и каждую среду Ривз выходил в своей лодке на озеро. И каждый день, стоило часам пробить три удара, опускал свой увесистый зад на любимый табурет у стойки в отеле «Бэсс-Крик». Выпивка здесь стоила чуть дороже, чем в забегаловках за городом. Но он не променял бы это место ни на какое другое. Ему нравился старый бар, насыщенная южная атмосфера, которой, словно бородатым мхом, обросли дубовые панели. Бар манил его, баюкал и утешал, когда было нужно, а необходимость в утешении появлялась ежедневно после трех. И в этом отношении адвокат-северянин был не одинок. Многие здешние состоятельные пьянчужки считали отель «Бэсс-Крик» своим домом. В конце концов, это было лучшее место в городе, где после нескольких коктейлей подавали хороший стейк.

Остин восседал в баре на своем любимом табурете и только-только смачно затянулся настоящей кубинской сигарой, когда ему позвонила Элена.

– Постой, девочка, не тараторь, я не понимаю ни слова, – прервал он ее. – Ради Бога, давай с начала и говори по-английски.

Элена, когда волновалась, невольно переходила на смесь английского с испанским. Она заставила себя успокоиться.