Доктор Z - Франк Хеллер Страница 9

Я получил твое письмо, в котором ты на прошлой неделе спрашивал меня о возможности получить флорентийское скудо эпохи Савонаролы. Должен сказать, что надежды найти эту монету очень мало. Как тебе самому, вероятно, известно, в музеях и коллекциях всего мира вряд ли наберется двенадцать или пятнадцать штук. Последняя цена — тысяча восемьсот гульденов в голландской валюте.

Твое письмо меня очень встревожило, и не без основания.

Недавно ко мне в магазин зашел весьма приличного вида пожилой господин, купивший у меня кое-какие мелочи — кажется, на триста франков, — после чего он задал мне тот же вопрос, который задал и ты в своем письме: могу ли я достать для него флорентийское двойное скудо времен Савонаролы? Я ответит отрицательно и дал ему те пояснения, которые только что привел тебе, дорогой друг и коллега. Он кивнул головой, как бы говоря, что этого и ожидал, но на всякий случай попросил меня записать его имя: генеральный директор Себастиан Халльман, Стокгольм, и адрес: гостиница «Континенталь». Если мне удастся достать для него эту монету, он согласен заплатить мне две тысячи гульденов и даже больше.

Через два дня после этого ко мне пришел очень элегантный молодой человек, который попросил меня уделить ему минутку для конфиденциального разговора. Он назвался маркизом ди Сан-Марчано из Флоренции. Маркиз дал мне понять, что материальное его положение оставляет желать лучшего. Он проигрался и в настоящее время так стеснен, что вынужден продать часть своих фамильных драгоценностей. Среди них была небольшая коллекция двойных скудо времен Савонаролы. Словом, он предложил мне купить ее. Что касается цены, то он готов был удовольствоваться суммой, соответствующей тысяче пятистам гульденов за штуку. Но прежде всего он настаивал на строжайшей конфиденциальности.

Ты, конечно, понимаешь, дорогой друг и коллега, что я не отказался наотрез от его предложения и решил посмотреть «товар» маркиза. Он принес мне скудо на следующий день, и в течение нескольких часов я подверг монеты — их было шесть штук — всем пробам и испытаниям, какие только находятся в распоряжении лиц нашей профессии. Но не мог найти ни одного дефекта. Вес был верный, чеканка тоже; монеты были избиты по краям и стерты, каковыми им и полагается быть через четыреста лет. И наконец, у них был и требуемый оттенок. Я знаю, точно так же как и ты, дорогой друг и коллега, что в Италии существуют наглые обманщики, которые заставляют гусей и индюков глотать такие монеты, чтобы они приобрели в их внутренностях требуемый оттенок. Но знаток сейчас же может обнаружить его животное происхождение: древние, настоящие монеты приобрели свой оттенок от соприкосновения с кожей человека! Как бы то ни было, а монеты маркиза и с этой стороны показались настоящими, и я купил всю коллекцию за сумму, соответствующую девяти тысячам гульденов. Я уже чувствовал себя владельцем прибыли по меньшей мере в три тысячи гульденов и сейчас же поспешил в гостиницу «Континенталь».

Там меня ожидал первый удар. Генеральный директор из Стокгольма уехал (я удостоверился в том, что он действительно проживал в гостинице и пробыл там около месяца). Однако этот удар был ничто в сравнении с теми, которые поразили меня в ближайшие дни. Чтобы не утомлять тебя понапрасну, скажу тебе прямо, какие это были удары: генеральный директор и маркиз оказались двумя необыкновенно ловкими фальшивомонетчиками, которые специализировались на древних монетах вместо современных ассигнаций. Чеканка монеты безупречна, вес правильный, сплав верный, но им нелегко было бы найти себе жертву, если бы они не придумали двух утонченных трюков для того, чтобы придать своим фальшивым монетам тот потертый вид и тот оттенок, который ввел в заблуждение также и меня. Чтобы добиться первого, они брали маленький бочонок, наполненный железными стружками и каким-нибудь жиром, клали туда монеты, и от тряски бочонка во время их постоянных поездок монеты приобретали потертый, вековой вид. И — в довершение всего — у них в запасе была еще одна хитрость. Бедные крестьяне в Италии, как тебе известно, обматывают себе ноги длинными холщовыми обмотками, которые они не меняют с той минуты, как их надели, и до тех пор, пока тряпки не свалятся с ног. За несколько сольдо они охотно позволили генеральному директору и маркизу уговорить себя привязать любое количество монет к ноге в непосредственной близости к коже… Вот откуда у монет появился тот «человеческий» оттенок, которого нет у обычных подделок, и благодаря которому они могли быть пущены в продажу в качестве скудо Савонаролы и куплены такими доверчивыми людьми, как я.

Дорогой друг и коллега, от всего сердца надеюсь, что твое письмо по поводу скудо Савонаролы не имеет никакого отношения к тому обстоятельству, что двое мошенников скрылись из Парижа и, по слухам, уехали на север по направлению к Бельгии и Голландии. Эту надежду выражает

твой, пораженный несчастьем, друг и коллега

Луи Схрамек.

P. S. Утешением для меня является лишь то, что не я один попал в беду. Двенадцать других антикваров Парижа разделяют мое горе. Пусть это письмо придет вовремя, и да послужит оно тебе предостережением.

Доктор Циммертюр опустил письмо. Пациент смотрел перед собой в пространство, держа в руке пустую рюмку.

— Предостережением! — проговорил он голосом, в котором слышались слезы. — Точно мне нужно было дожидаться его из Парижа! Точно у меня не было предостережений в моем сне! Зачем я не послушался сонника? Там стоит: «Читать книгу — предостережение против надвигающегося несчастья; кто-то задумал против тебя зло». А мне все время снилось, что я читаю книгу. И вот вместо того, чтобы послушаться сонника, я иду к вам, вы говорите мне дерзости и берете за это с меня тридцать гульденов. Я готов поклясться, — он со стуком поставил рюмку, — готов поклясться, что вы знали это так же хорошо, как сонник! Какой бы иначе был прок в вашей науке? Вы знали это! И вместо того чтобы предупредить меня, выдаете мошенникам…

— Вот как? — сказал доктор строго. — Я думал, что вы уже вылечились. Или вам хочется повторить курс лечения?

Храбрости господина Хейвелинка как не бывало. Но он отважился все-таки на один последний жалобный вопрос:

— Почему вы не сказали, что это означает? Вы же знали? Почему вы наговорили мне так много другого, лишнего?

— Господин Хейвелинк, — сказал доктор, ласково, но настойчиво направляя его к двери, — я поставил определенный диагноз и ни минуты не сомневаюсь в том, что он верен. Но уж так и быть, один раз не в счет, я почти присоединяюсь к мнению вашего сонника. Во сне вы читали политическую экономию, а сами вы сознались, что вы совершенный профан в этой области. Если бы вы послушались вашего сна и задумались хоть немного, то вы, может быть, поняли бы, что пока определенные люди платят большие деньги за известный товар, другие люди будут заботиться о том, чтобы этот товар не переводился, и еще — что могут найтись лица, обладающие достаточной дерзостью для того, чтобы самим заботиться как о спросе, так и о предложении. Прощайте, господин Хейвелинк!

Господину за столиком в углу было около тридцати лет. У него было свежее румяное лицо со светлыми, почти отсутствующими бровями над серовато-голубыми глазами. Волосы его, подозрительно редкие на висках, были причесаны с большим старанием и свидетельствовали о том, что когда-то вились. Вдруг он принялся, нащупывая, водить по столу белой пухлой рукой. К нему на помощь поспешил кельнер и подал ему пенсне.