Смерть без работы не останется - Кирилл Казанцев Страница 9

— Хочу! — вдруг выпалила девушка. — Ты не представляешь, как хочу!

…Лера снова проснулась в холодном поту. Хорошо, что все-таки проснулась, а то в последнее время у нее ночные кошмары стали продолжаться все дольше и дольше. И, главное, она никак не может проснуться, отогнать их. Она лежала на спине, волосы на лбу прилипли, подушка под затылком была мокрая, а простыня сбилась комком. Лера не открывала глаз, пытаясь усилием воли настроиться на реальность мира, побороть всплывшие ощущения, душевные муки прошлого. Страшного прошлого.

Она вспомнила себя школьницей. Это было горячее время, потому что на носу были выпускные экзамены, а она не могла ни о чем думать, кроме того, что ее ждало приглашение в танцевальный коллектив, в эстрадное танцевальное шоу. Ведь Валерия Шагалова уже шесть лет занималась танцами. Она любила танцы, она была готова пожертвовать всем на свете ради того, чтобы продолжать танцевать профессионально, чтобы это стало делом ее жизни.

Ох, как непросто складывались ее отношения с мамой в тот период. Мама, школьная учительница, твердила, что прежде всего нужно получить образование, а уж потом пляши, сколько влезет. Не верила. А может, предчувствовала? Может, одинокая несчастная женщина, не познавшая прелести полноценной семейной жизни, не верила в возможное счастье дочери, пыталась оградить от того, что принесло тоскливую унылую жизнь ей самой? Смотрела на красавицу девочку, на рано развившуюся грудь, на длинные крепкие ноги, изящную пластичную походку, которая выработалась благодаря занятиям танцами, на осанку, на длинную шею и блеск глаз. Смотрела и боялась.

Беда случилась тем же летом, когда после выпускных экзаменов Лера поехала на кастинг в танцевальный коллектив. Кастинг проходил на сцене областной филармонии. Лера ждала своего выхода почти три часа и почти не волновалась. Она знала себя, знала, на что способна, знала, что танцы — это ее жизнь. И она просто не может выступить хуже других, просто не может показать себя в худшем свете.

Ответа в тот день сразу не давали никому из претенденток, но по глазам людей, которые проводили отбор, она видела все. Видела, какое произвела впечатление своим номером. Она выпорхнула на сцену, она преобразилась, она показала, что такое настоящее буйство стихии под «Шторм» в исполнении Ванессы Мэй.

Лера устала. Она только потом поняла, как устала, потому что выложилась в своем танце до предела, потому что, несмотря на свои ощущения, она внутри была очень напряжена все три часа ожидания своей очереди. Она очень волновалась все время до своего выхода на сцену. Теперь это было понятно.

А потом эти трое парней на улице. Они не хватали за локти, не лезли обниматься. Нет, они вели себя почти прилично, отпуская комплименты в ее адрес, просто шли рядом. Плоские шутки, дурацкие и неуместные предложения пойти в ресторан или отправиться вместе на море. Раздражали их откровенные взгляды, которыми они пожирали ее фигуру, но Лера уже научилась не обращать на такие вещи внимания. Она научилась гордиться своим телом, своей пластикой. Для танцора тело — это инструмент, которым создается образ. И тело должно быть обнажено, иначе не увидишь образа, а он создается движением.

А потом случилось непонятное. Страшно было потом, спустя несколько минут, а сначала только непонятно. Как в центре города в светлое время суток можно не заметить, что девушку насильно посадили в машину и увезли. И почему эти не боялись, когда зажимали ей рот и толкали в высокий мини-вэн, почему они знали, что никто не бросится звонить в полицию, не поднимет шум?

И только потом ей стало по-настоящему страшно. Они не церемонились, они даже не скрывали своих намерений. Прямо в машине они мокрыми ртами лезли ей в лицо, языками лезли сквозь сжатые губы. Их жадные, трясущиеся от возбуждения руки лапали ее тело, лезли под подол платья. Лера билась, она была сильной, но крикнуть ей не дали. Насытившись тем, что могли потрогать все, что хотелось, парни с хохотом держали ее за руки, а один достал откуда-то шприц и воткнул ей в плечо иглу. Мир померк, хотя Лера страшно сопротивлялась наступающему беспамятству.

Очнулась она в каком-то помещении без окон и с высокими потолками. Здесь не было кроватей, не было мебели, а на полу валялись только одни матрацы без простыней и грязные подушки. С десяток девушек сидели и лежали на этих безобразных лежанках. Кто-то тихо плакал, кто-то раскачивался, как сомнамбула, сидя на полу и уставившись в стенку невидящим взором.

Лера пришла в себя и сразу почувствовала тупую боль во всем теле, а особенно внизу живота. Слезы сразу подступили к горлу. Она попыталась сесть, превозмогая боль, и увидела, что матрац под ней в крови. Подол платья — тоже. Ее изнасиловали, пока она была без сознания, ее терзали, мяли. Болела шея, грудь, бедра. Она, не помня ничего, сразу представила, как это с ней делали, с ее обмякшим телом.

И Леру сразу вырвало. Ее выворачивало наизнанку, тело содрогалось от спазмов, но желудок был пуст. Потом пришли какие-то люди, с ними была женщина, похожая на уголовницу. Леру подняли за руки и буквально выволокли из помещения. Женщина содрала с нее платье, а потом сверху полилась горячая вода. Все было как в тумане, как в чужом мире, который сознание и даже тело отказывались воспринимать. Только боль, отчаяние и пустота. Даже страха не было. Страх пришел потом.

— Мойся, девка, — крепкий кулак толкнул Леру в плечо. — Дурью не майся — выживешь! Не просто выживешь, а сытой жить будешь, в золоте ходить. А случившееся переживешь, у нас так принято. Не «целок» же туда отправлять, там покупателям с вами валандаться некогда. Там или подростки тринадцатилетние нужны, или такие вот, как ты, чтобы сразу в работу пускать. Мойся давай, больше тебя никто не тронет… Вон, спортивный костюм потом наденешь, а это тряпье брось в угол.

Полковник Быков долго смотрел на Антона своими маленькими бесцветными глазками. По его лицу, как будто высеченному из целого куска песчаника, трудно было понять, о чем он думает. Но Антон изучил своего начальника уже достаточно. Сейчас Быков оценивал, насколько капитан Копаев объективен в своих оценках, планах и поступках. Людей Быков видел, что называется, насквозь, и выдать ему черное за белое мало кому удавалось. Пожалуй, из подчиненных еще никому.

— Значит, пожалел девочку? — наконец спросил Быков. — И… все?

— В каком смысле «и… все»? — переспросил Антон, довольно удачно скопировав интонацию шефа.

— Передразнивать меня не надо, — с каменным лицом посоветовал Быков. — Размером ноги не вышел.

Антон смутился и опустил глаза. Вот чего он никогда не мог понять и предугадать, так это когда Алексей Алексеевич шутит, а когда нет. Когда с ним можно шутить, а когда можно нарваться на начальственный гнев.

— И не только ноги, — продолжил Быков и неожиданно расплылся в жуткой улыбке. Как будто в глыбе буро-желтого сливного песчаника появилась трещина, которая стала расползаться. — Ты ее… не того? А то про тебя слухи ходят разные.

— Алексей Алексеевич! — вспыхнул Антон. — Вы что говорите! Она же… под кем только не была.