Безжалостный - Джеймс Хедли Чейз Страница 9

– Они схватили меня и запихнули в машину. Там надели на голову мешок и треснули чем-то по голове. Я отключился. Мы ехали довольно долго: может, полчаса, может, больше… Затем машина остановилась, меня вывели и сняли мешок с головы. Там я увидел того типа, про которого вы говорили, толстого и лысого. Они называли его «боссом». Увидев меня, он страшно разозлился, накричал на них, после чего, дав им какое-то указание, ушел. После его ухода они меня здорово избили, и мне пришлось им выложить, как я попал на перекресток. Завязав мне глаза, они посадили меня в машину, и мы снова куда-то поехали. Потом меня опять оглушили, и я пришел в себя, когда уже валялся в грязи на обочине какой-то дороги. Вот и все.

Я сел на груду камней и закурил. Фрэнки попросил у меня сигарету, я ему дал. Мы помолчали, потом Фрэнки спросил:

– Вы раньше не бывали в Париже?

– А почему это тебя интересует? – Я сплюнул на пол.

– Два года назад во время оккупации я попал в гестапо за то, что избил двух полицейских. В камере мы были вчетвером. Среди нас был один американец, известная тогда личность. Его называли «Черный смерч». Он сидел за то, что хлопнул немецкого офицера. Его постоянно таскали на допросы. Однажды, когда конвоир привел его после допроса, он задушил его наручниками. Мы бежали, а он остался нас прикрывать. Я не знаю, что с ним стало… Потом я узнал, что гестаповцы охотились за ним больше, чем за любым другим партизаном или подпольщиком.

– И что?

– Мне кажется, это вы. Только тот был брюнет с черными усами и без бороды, но у вас его голос.

– Допустим, это я. Что дальше?

– В таком случае извини, друг, что так получилось. Меня зовут Фрэнки. – Он протянул мне руку.

– Берт, – сказал я, отвечая на рукопожатие.

– Пойдем выпьем за это, – сказал Фрэнки.

– Нет, – ответил я, – у меня срочное дело.

– Может быть, тебе нужна помощь?

– Нет, спасибо.

– Ну что ж, если я тебе понадоблюсь, найдешь меня в этом баре. Теперь ты там свой человек.

Мы с ним распрощались, и я направился на поиски Карла.

Поиски нужно было начинать с квартиры Элен Фарэ. Я оказался у ее дома ровно в десять вечера. На этот раз дверь была заперта, и я долго раздумывал, нажимать на кнопку звонка или нет. В конце концов я нашел окно ее квартиры. Почти рядом вела наверх пожарная лестница, и я решил подняться по ней. Уж слишком много неожиданностей пришлось пережить за последнее время. Лучше не рисковать, чтоб остаться в живых.

Я ухватился за нижнюю перекладину лестницы, подтянулся и закинул ноги. Затем осторожно полез вверх. Меня отделяло от окна метра полтора широкого карниза. Я встал на него и приблизился к окну. В комнате горел свет. Элен сидела на том же месте, что и в первый раз. Только теперь она не улыбалась и не кокетничала. Я толкнул створки окна. Они бесшумно растворились. Я спрыгнул на ковер. Элен не пошевелилась, и я уже знал почему. На белой кофточке с левой стороны расплылось красное пятно. Из маленькой дырочки текла неправдоподобно красная кровь. Я прикоснулся к ней, ее тело было еще теплым, настолько теплым, что я был готов поклясться, что убили ее не более получаса назад. Но я уже здесь минут сорок. Вывод один – убийца был в ее квартире, когда я стоял перед дверью. На полу валялся пистолет. Я поднял его, и в этот момент раздался звонок. Я подошел к двери и посмотрел в глазок. Полиция!

Я бросился к окну. В дверь снова позвонили. Я выглянул в окно – там тоже были полицейские. Я был в западне! Пытаться бежать бессмысленно. Единственное, что я мог сделать, избавиться от оружия и бороды. Я стер отпечатки пальцев с обоих пистолетов и сорвал бороду. Затем открыл шкаф, чтобы сунуть все это туда. Дверь едва держалась под натиском полицейских. Внезапно из шкафа к моим ногам выпал рыжий парик Карла. Я закрыл шкаф и уселся в кресло. Больше ничего не оставалось делать, как ждать, когда полицейские сломают дверь.

Я сидел в небольшой прокуренной комнате с решетками на окнах. Напротив меня сидел высокий худой человек с козлиной бородкой. Это и был знаменитый Жермен Форестье. Он вынул изо рта сигарету и повторил:

– Итак, вы говорите, что не причастны к убийствам, верно? Ни Элен Фарэ, ни тех двух во «Фламинго»?

– К ним я тоже не имею ни малейшего отношения.

Я находился в полицейском управлении вот уже десять часов, и весь разговор, который я вел с инспектором, сводился к тому, что он пытался убедить меня, будто я виновник трех убийств, я же убеждал его в обратном. Он приводил неопровержимые улики, я упорно стоял на своем. Получался замкнутый круг. Если я признаюсь в тех двух убийствах во «Фламинго», то мне надо доказывать, что я совершил их в целях самообороны. Но тогда они мне пришьют убийство Элен Фарэ, и тут ни о какой самообороне не может быть и речи.

Против меня были только косвенные улики, а на них обвинение не построишь. Наконец инспектор приказал отвести меня в камеру. Я шел по коридору с двумя охранниками, а между тем мысли работали в одном направлении: как отсюда выбраться? По пути на допрос и с допроса бежать не было никакой возможности. Здесь на каждом повороте по полицейскому, и у каждого рука на кобуре. Оставалась камера.

Мы спустились по каменным ступенькам в подвал, дверь открылась, и меня впихнули в мое новое жилище, тесную сырую камеру размером три на четыре метра. У маленького зарешеченного окна стоял стол. Рядом была кровать. Солнце стояло в зените, и в камере было довольно светло.

Я встал на стол и осмотрел решетку. Сработана на совесть. Взламывать ее – пустое занятие. Я походил по камере и лег на кровать. Отсюда нужно выбраться! Я должен, обязан отомстить за своих друзей и найти Карла, если он еще жив.

Пролежав часа два, мне так и не удалось найти выход из создавшегося положения. Я так был измучен допросами, что, как только расслабился, моментально уснул. Разбудил меня охранник.

– К вам посетитель, – сказал он и сразу же вышел, оставив дверь открытой.

Вот он, мой шанс! Кто бы он ни был, я захвачу его одежду и выскользну из этой проклятой западни. Я поудобнее уселся на кровати. Послышались шаги. Будь что будет! И тут в проеме двери появилась лысая голова Лесажа. Он мило улыбался. Черт побери! Он посмел сюда явиться! От такой наглости я лишился дара речи.

Лесаж между тем вошел в камеру, закрыл за собой дверь и уселся на стол. Он увидел, что я готов напасть на него, и остановил меня, спокойно сказав:

– Прежде чем ты набросишься на меня, я хочу тебе сказать пару слов.

– Мне не о чем с тобой разговаривать, – буркнул я.

– Но ты все же выслушаешь меня, – сказал он, и в его руке я увидел «кольт» 45-го калибра. Это был сильный аргумент, против которого трудно возражать.