Магическое кольцо Каина - Ольга Тарасевич Страница 9

Джонни протащил меня мимо очереди, подошел к охраннику и показал ему какую-то карточку. Нас сразу пропустили через турникет, и мы оказались в торце длинного коридора.

– У нас тут офис, – шепнул Грин, косясь на приблизившихся к нам китайских туристов. – Представительство в Эмиратах. А еще, – выражение его лица стало совсем мальчишеским, предвкушающим новую игрушку, – я выиграл тендер на застройку земли. Слушай, тебе вообще интересно то, что я рассказываю?

– А это имеет значение?

Он рассмеялся:

– Опять ты меня поймала. Ты не подумай, я не заносчивый. Но я сколько себя помню – как по программе живу. Четко знаю: сначала надо сделать так, потом вот так. Каких-то людей я отсекаю, если они начинают мешать. Я думаю, они могут обижаться на меня. Но я должен следовать своей программе.

– У тебя миссия, – я улыбнулась. – И она невыполнима.

Его глаза стали серьезными:

– Конечно, миссия. Мой интеллект облегчил жизнь миллионам людей. А сейчас у меня такое странное чувство…

– Какое?

– Как будто бы я шел по лестнице, и ступени закончились. Ерунда!

– А если нет? – вырвалось у меня, прежде чем я успела подумать. Потом добавила: – Никто из нас точно не знает, что будет завтра.

Он беззаботно рассмеялся:

– Завтра меня не волнует. А сегодня я встретил забавную женщину. Ты интересная.

– Мой муж тоже так считает.

– Наташа, мы в очень консервативной стране. К замужним женщинам я отношусь с уважением. Да, я позволил себе пару намеков, но это все твои духи.

Мы остановились у лифта, где уже собралась группа туристов.

Внутри кабины, стремительно взлетающей ввысь, у меня заложило уши.

– Потерпи, – шепнул Джонни, отодвигая прядь моих волос. – Смотровая площадка на сто двадцать четвертом этаже. Подъем займет меньше минуты.

Через пару секунд действительно раздался негромкий мелодичный звук, двери распахнулись, и мы оказались среди облаков, ветра, сияющих огней, звезд…

Панорама ночного Дубая оказалась настолько потрясающей, что у меня на глазах выступили слезы. Я старалась запомнить простирающуюся передо мной красоту – и понимала, что у меня не хватит никаких слов, чтобы описать хотя бы ее подобие…

Перуджа 1501 – Сиенна 1504

Перед светло-серым домом с богатой лепниной, где располагалась мастерская Перуджино, Рафаэль замедлил шаг.

– Волнуешься? – сочувственно поинтересовался Пьяндимилето, вытирая выступившие на лбу капли пота рукавом белоснежной сорочки.

Облизнув пересохшие губы, Рафаэль кивнул.

– Волнуюсь. Наверное, первый раз после того, как отец вернулся от маркизы Изабеллы д’Эсте, весь измученный болотной лихорадкой. Вот тогда мне еще было больно и страшно. Потом…

Подмастерье, назначенный согласно завещанию Джованни Санти душеприказчиком, горько вздохнул.

– Я думаю, не капризная графиня-заказчица и не болотная лихорадка доконали твоего отца. А эта его молодая змея Бернардина! Ладно, что уж сейчас об этом говорить.

– Конечно. Папа умер, его не вернешь. Бернардина вечно судится с нами, пытаясь заполучить то дом, то деньги, то дом заодно с деньгами. Меня спасала мастерская, мои картины. Я просто уходил туда, в краски и образы, и мне было хорошо. Там долгое время я не чувствовал ни волнений, ни тревог. Я ведь потерял все, что мне было дорого. Чего еще бояться?

– Пойдем же, – Пьяндимилето толкнул кованую калитку и сделал несколько шагов по выложенной крупным булыжником дорожке. – Джованни мечтал, чтобы ты учился у Перуджино.

Сжимая папку, в которой были рисунки, Рафаэль последовал за верным другом, сопровождавшим его с того самого момента, как он решил уехать из Урбино и полностью посвятить себя живописи.

Войдя в дом, они сразу же наткнулись на подмастерье Перуджино, Бартоломео ди Джованни. Когда-то отец знакомил с ним Рафаэля, но поприветствовать Бартоломео молодой человек не успел.

– Мастера нет. Уехал во Флоренцию к семье, будет на следующей неделе, – выпалил подмастерье. На его щеках проступили красные пятна, и Рафаэль сразу же понял, что мужчина беззастенчиво врет.

И, правда, в то же мгновение с лестницы раздалось громогласное:

– Рафаэль, приветствую тебя, мой мальчик! Ты стал совсем большим! Твой отец много рассказывал о тебе!

Коварный Бартоломео побагровел от стыда и тут же испарился.

Перуджино спустился, отер выпачканные краской руки о фартук и выхватил папку из рук Рафаэля.

– Твои работы? Алтарный образ – недурно! Я бы даже сказал, хорошо. Но только надо добавить жесткости. Четче линии, ярче краски. Ты пишешь слишком нежно. И приодень святых, они у тебя почти полностью обнажены!

Вернув папку Рафаэлю, Перуджино потрепал его по плечу:

– Рад был повидать тебя, мой мальчик. Забегай при случае!

Он уже повернулся, чтобы уйти, когда Пьяндимилето пришел в себя:

– Эй, подождите! Разве вы не возьмете в ученики сына Джованни Санти?

Перуджино повернул голову:

– Упокой Господь душу Джованни. Талантливый был художник. А в ученики взять не могу. Слишком много заказов, постоянно в разъездах. Подмастерья давно имеются. Да и не нужен Рафаэлю учитель. Он уже знает и понял довольно для самостоятельной работы. В Перудже достаточно моих работ, пусть посмотрит. Все равно я не смогу дать больше, чем есть на тех картинах [16].

На обратном пути Пьяндимилето ворчал не умолкая:

– Это ж надо! Презреть волю покойного! А ты видел, как он смотрел твои работы? Да он просто завидует твоему дару! Вот поверь мне – он учуял соперника в тебе! Увидишь, еще и копировать твою манеру станет!

Рафаэль, чтобы не обидеть своего верного спутника, согласно кивал, но в глубине души совершенно не обижался. Ведь вокруг столько красоты, столько жизни! Яркое солнце бросает блики на изумрудно-зеленые виноградные листья, вниз стекают тонкие полупрозрачные тени. От восторга перед бездонной синевой неба захватывает дух. А как нежны женские лица! Сколько неописуемого любопытства в глазах ребенка, еще неуверенно делающего первые шаги свои, но уже бесстрашно стремящегося познать этот мир…

Невероятно велик Господь, невероятно красивы славные творения его…

– А ты, похоже, зла на него не держишь, – буркнул Пьяндимилето, недовольный молчанием улыбающегося своим мыслям Рафаэля. – Ну что, осмотрим то, что тут натворил Перуджино, и вернемся в нашу мастерскую?