Колодцы предков - Иоанна Хмелевская Страница 9

Михал перестал ощущать голод. Он уже запустил руки в кипу бумаг, чтобы найти упоминания о Влукневских, когда вдруг вспомнил о примечании нотариуса.

Старый Бартоломей Лагевка, чувствуя приближение смерти, оставил письменные поручения сыну, объяснив при случае некоторые события, связанные с завещанием пани Софии. Во-первых, содержание завещания должно оставаться в тайне до момента его реализации. Оба свидетеля поклялись хранить молчание. Во-вторых, как Франтишеку Влукневскому, так и его сыну Антону, можно доверять, принимая их помощь в управлении имуществом, поскольку это люди исключительной порядочности. В-третьих, пани София Больницкая умерла внезапно, сраженная апоплексией при вести о бегстве своей старшей внучки Полины. Убегая, Полина не думала о замужестве и отправилась в Варшаву, чтобы найти приличную работу. В-четвертых, сраженная апоплексией пани София в последние часы жизни пыталась сказать что-то еще, что, к счастью, ей не удалось. Бартоломей Лагевка не сомневался, что умирающая собиралась отказать своей внучке, чего он никакой ценой допустить не мог, поскольку считал, что Катарина de domo Больницкая пострадала уже достаточно, причем с его помощью. Он пренебрег своими обязанностями, не исполнив завещания Казимира Хмелевского, и сделал это под давлением пани Софии, которой он безоговорочно подчинялся, за что бог его простит. Пусть же хоть дочь Катарины получит то, что ей принадлежит. В-пятых, он обязывает сына передавать место укрытия доверенного им сундука, о котором идет речь в завещании, исключительно устно и только одному человеку. В-шестых, он наказывает следить за Полиной и ее потомками, чтобы в момент смерти Катарины не было хлопот с поисками наследников. В-седьмых, он оставляет сына опеке божьей.

Ниже подписи Бартоломея Лагевки виднелось примечание, сделанное рукой его сына: «В день 5 сентября A.D. 1903, Полина Войтычко вышла замуж за Франтишека Влукневского и поселилась с ним в Варшаве по улице Согласия, 9, во флигеле, на третьем этаже.»

В полном оцепенении Михал всматривался в это примечание. О, боже! Палина вышла замуж за Франтишека, мужчину, который был почти ровесником ее бабки?! И этот Франтишек переехал в Варшаву?! Невозможно!!!...

Он лихорадочно бросился к ящику. Там было что-то, он точно что-то видел про этих чертовых Влукневских! Какие-то обычные, маловажные вещи...

За окном уже разгорался весенний рассвет, когда Михал, успокоенный насчет замужества Полины Войтычко, дочитывал арендное соглашение, в котором Франтишек Влукневский отдавал в аренду своему брату Антону свои земли, унаследованные от отца. Дальше шел документ, по которому Антон заплатил Франтишеку и принял в управление всю собственность. Поняв, что Полина вышла замуж за человека соответствующего возраста, Михал успокоился. Он уже без остатка втянулся в историю этой удивительной семьи, в которой дочери неизменно сбегали из дома, а матери проявляли непримиримую твердость. При случае он отметил контраст между спрятанными сокровищами и третьим этажом флигеля, и, наконец, полностью поверил, что старый Франтишек Влукневский сохранил тайну до конца.

На несколько скромных документов, касающихся Юзефа Менюшко, сына Дамация, судя по которым вышеупомянутый Юзеф втягивался в долги и распродавал земли, Михал уже не обратил внимания. Рассеяно глядя на восход солнца, он думал, что как-нибудь доберется до этих наследников. Начать придется с деревенских Влукневских, так как в деревне произошло гораздо меньше изменений, чем в городе, тем более в Варшаве. Флигеля с третьим этажом уже тридцать пять лет не существует. Бог знает, что сталось с Полиной и Франтишеком, но, возможно, о них что-нибудь знают потомки Антона. Информацию о сундуке молодой нотариус должен был передавать устно и только одному человеку. Кто мог быть тем человеком, которого он выбрал перед войной? Наверняка кто-то из наследников, не посторонний. Надо найти их, этих потомков Катарины, и вместе с ними попытаться отгадать, что могли выдумать София Больницкая и старый нотариус...

С уведомлением музейного начальства и милиции он решил пока повременить. Несмотря на все факты, полной уверенности не было, преждевременное разглашение могло только повредить делу. Он решил вести поиски своими силами, что не должно было привести к каким-либо потерям – если сокровище лежало до сих пор, полежит и дальше. А мысль, что он лично и собственноручно может найти и спасти все это...

Пречудеснейшая, дерзкая, небесная мысль горела в его душе и не давала дышать...

* * *

Индюки шагали медленно и величественно, постоянно взрываясь оглушительным бульканьем, не обращая никакого внимания на сигнал и рычание автомобиля. Давить их я побоялась и тащилась за стадом на первой скорости. Сигналила, рычала двигателем и подпихивала бампером их пернатые туши – безрезультатно. Индюки жили своей жизнью и не меняли скорости.

Грунтовая дорога была обсажена деревьями. С одной ее стороны тянулось село, с другой – луга и поля. За полями на горизонте чернел лес. Камыш, торчащий посреди поля, обозначил положение небольшого озерца, пруда или болота. Я могла ненапряженно понаблюдать за пейзажем, поскольку к индюкам подключилось большое стадо гусей, окончательно загородивших путь и исключивших дальнейшее движение. Они выползли из двора впереди и переходили через дорогу, направляясь к лугу.

Где-то рядом, кажется, возле болотца, нашли неопознанный труп, у которого был мой адрес. Правда, не только мой. Таинственные покойник был снабжен адресами почти всей моей семьи, моих родителей и тетки Люцины из Варшавы, моей кузины Лильки из Чешина, ее брата Хенрика из Вроцлава и даже канадским адресом моей второй тетки – Терезы. Кроме этих адресов, записанных на потертой бумажке, покойник не имел ничего. Установить, кем он был при жизни, не удалось.

Естественно, всех нас тщательно и добросовестно допросили. Милиция была настолько любезна, что не настаивала на очной ставке с покойником, а ограничилась соответственно обработанным портретом, на котором труп выглядел живым и нестрашным. Никто из семьи никогда его не видел. Это было ясно до такой степени, что сомнения перестали мучить даже милицию. Труп нашли осенью прошлого года, нам задали пару тысяч вопросов, но так ничего и не выяснили.

В конце тщательного разбирательства, среди других, прозвучал вопрос, говорит ли нам что-нибудь фамилия Менюшко. Мой отец, моя мамуся и я одновременно заявили, что первый раз ее слышим, а моя тетка Люцина задумалась:

– Кажется, я когда-то слышала, – сказала она, пробудив тень надежды на лице капитана милиции. – Так в голове и вертится... Но это касается того времени, когда мне было шестнадцать лет, сомневаюсь, что вам будет интересно. Кроме того, если я где-то и слышала, то все равно не помню.

Капитан посмотрел на нее с нескрываемой неприязнью и отказался от дальнейших расспросов.

Лицо жертвы предъявили и тетке Терезе в Канаде, о чем она уведомила нас письменно, сообщив попутно, что последнее время наблюдается солидный урожай на подозрительных идиотов. Один подозрительный идиот пытался расспрашивать ее о разных предках. Он приходил два раза – незнакомый чужой человек. Другой, независимо от первого, подсовывал ей фотографию парня, похожего на покойника, и утверждал, что она о нем что-то знает. Ничего она не знает и знать не хочет. С людьми, которые так выглядят, она вообще не желает иметь ничего общего.