Рандеву с покойником - Лариса Соболева Страница 9

– Дай водки, умоляю! Водки мне!

Бражник знаком с Медведкиным много лет, а в таком состоянии возбуждения видел его впервые. Показалось, что и редкие волосенки вокруг плеши на голове Арнольда Арнольдовича торчат не просто в разные стороны, а дыбом. Геннадий Павлович достал из шкафа початую бутылку, взял рюмку. Но Арнольд Арнольдович вырвал из его руки бутылку, поискал глазами стакан, а не найдя, схватил чайную чашку, наполнил ее до краев и залпом, как только что воду, выпил водку.

Бражник окончательно проснулся:

– Чего стряслось?

Арнольд Арнольдович бросил на него тоскливый, как у бездомной собаки, взгляд и с видом заговорщика спросил:

– Гена, ты веришь в жизнь после смерти?

– Где ты нос разбил? – наконец заметил Бражник запекшуюся кровь под носом приятеля.

– Неважно. Ответь: веришь?

Подозревая, что друг тронулся умишком, Геннадий Павлович присел на табурет напротив, потирая нервно черную с проседью бороду, и сказал ласково:

– Арнольдыч, давай я позвоню жене, она прие…

– Не надо! – дернулся Медведкин. – Я в своем уме, не смотри на меня так. Боже мой! – схватился он руками за голову, поставив локти на стол. – Почему так: если человек ходит как кол проглотил, замкнут, необщителен и груб, то считается нормальным? Если же потрясен настолько, что плохо контролирует свое поведение, или до наивности искренний, так все решают, что он ненормальный? Я нормальный, Гена! Но стоит мне рассказать, кого я видел час назад, ты вызовешь неотложку. Я этого не хочу.

– Не вызову, – пообещал Бражник, да он бы сейчас пообещал что угодно, потому как слишком уж необычно было поведение Медведкина. – И кого же ты видел?

Арнольд Арнольдович взглянул исподлобья на друга, будто пронзил насквозь. Потом налил в чашку еще водки, но уже половину, выпил, снова посмотрел на Бражника и решился:

– Я видел Кима Рощина.

У Бражника не обозначилось изменений на лице. Разве что проскользнула жалость. Медведкин закивал головой: мол, я знал, что ты не поверишь.

– Гена, я его видел, – сказал редактор, выделяя каждое слово, – как тебя. Он говорил со мной, и он… он был живой! – Это оказался последний довод, и его Арнольд Арнольдович выкрикнул, сотрясая кулаками воздух.

– Успокойся, Арнольдыч, у женщин бывает климакс, у мужчин в нашем возрасте тоже происходят некоторые изменения в той или иной степени…

– Дурак ты, Гена. – Медведкин оборвал друга и отвернулся, не желая доказывать то, что недоказуемо. Спиртное подействовало, он устало опустил голову на руки, но происшествие настолько бередило, что тут же подскочил: – Ну почему ты не веришь? Я не сошел с ума! Хочешь, докажу? Сегодня одиннадцатое мая, среда. Я главный редактор бездарной газетенки, выполняющей волю администрации и именуемой в народе «боевой листок» за чисто информативный профиль. Вчера я был на координационном совете, у меня двое детей, жена и трое внуков. В жизни я сделал немало подлостей…

– Вот! – подхватил Бражник. – Это и доказывает, что ты не в порядке. Ни один нормальный человек не признается, что делал подлости.

– Верно, – удивился Медведкин и сразу как бы потух, а после заговорил медленно, со слезой в голосе: – До сегодняшнего вечера и я не признался бы. Вслух не признался бы. В душе-то я знаю, что почем. Но, Гена, если бы я не видел его в гробу, а только слышал, что Ким умер, то, увидев его – живого! – час назад, я бы подумал – меня обманули. И не пришел бы к тебе среди ночи, возможно, предупредить тебя…

– О чем? – снисходительно усмехнулся Бражник.

– Не знаю. Мы все, как говорится, одним дерьмом мазаны…

В прихожей зазвонил телефон, Геннадий Павлович вышел. Через минуту вернулся, и лицо его уже не было таким самоуверенным. Он потянулся за бутылкой, а там – всего граммов тридцать. Достал еще одну и замер, задумавшись.

– Кто звонил? – подозрительно сощурился Медведкин.

– Ким, – с глупой улыбкой выдавил тот. Арнольд Арнольдович издал торжествующий звук, подпрыгнув на табурете. У Бражника же выражение сменилось, стало растерянным и испуганным. – Он спросил: «Гена, знаешь русскую пословицу: от сумы и от тюрьмы не зарекайся?» Я ответил, что знаю, а он сказал: «Хорошо» и положил трубку.

9

Ежов, оставшись один в зале краеведения, в каждом идоле вдруг разглядел черты… Рощина. Каменные изваяния будто окружили и готовы были вот-вот двинуться с четырех сторон на Валентина Захаровича. Нечто живое, невидимое и страшное вползло в зал древностей. Ежов поежился.

Несколько лет назад из уст в уста переходило одно имя: Рощин, Рощин. Когда-то это был самый знаменитый человек в городе. Ежов тогда прозябал на административных задворках, но упорно и успешно расталкивал локтями конкурентов. Сначала восторгались Рощиным, обожали его как кумира. Позже ненавидели с той же страстностью, с какой до того любили. Еще чуточку – и Рощин стал бы… царем в этом городе. Вполне вероятно, он стал бы справедливым царем, мудрым. Он сумел заработать деньги, гордился этим, значит, у него не было бы желания брать их везде и всюду, где возможно, и в неограниченном количестве. Он был капиталист до мозга костей, следовательно, объединял бы предпринимателей, давал бы им работать не за взятки, а из любви к бизнесу. Отсюда вопрос: кому все это нужно? Естественно, он бы пнул под зад коленом нынешних представителей руководящей верхушки города, которых за глаза граждане называют трутнями, паразитами, дармоедами, захребетниками. Вон сколько электорат выдумал оскорбительных слов! Отсюда ответ на поставленный выше вопрос: это нужно всем, кроме тех, кто стоит во главе администрации. Куда деваться Сабельникову, Ежову, Туркиной и иже с ними? Зарабатывать трудовыми мозолями хлеб насущный? О, вкусивший доступ к народному достоянию не захочет набивать мозоли. И Рощина уничтожили как реальную угрозу переворота в городе. Его уничтожили в прямом смысле. Красиво расставили сети, а он плюхнулся туда. Уничтожили чужими руками, воспользовавшись законом. Рощина поразили насмерть.

– Это называется знай наших! – сказал вслух Ежов. – Так будет с каждым…

– Валентин, куда ты пропал?

Он не услышал шаги Зиночки, настолько погрузился в собственные тревожные мысли. Стоял, сунув руки в карманы брюк, сжав их в кулаки, вперив взгляд в идола, словно каменное изваяние только что спорило с ним. Валентин Захарович не верит в призраки, в бога, в черта и прочее. Рощин умер, его похоронили. Все видели его в гробу, все! Кроме Ежова. Кто же он, тот человек, что появляется под видом Рощина? Что он затеял? Самоуверенный Ежов вибрировал, так как появление покойного – или его двойника? – ничего хорошего не сулило.

– Что с тобой, Валя? – Зина обняла его сзади за плечи. Только в тот миг он очнулся. Увидел краснощекую, пухлую и мягкую Зиночку, и натянутые нервы потребовали разрядки немедленно. Он потащил ее в прилегающий зал без уродливых изваяний. – Валя, ты что делаешь? Ты же никогда здесь не…