Марселино Хлеб-и-Вино - Хосе Мария Санчес-Сильва

Глава первая

Не всё умирает в этом мире. Пока братья скорбят, расставшись с Марселино, но радуются, что он успокоился в объятиях Господа и к Нему идёт, душа мальчика уже оставила тело, как оставляют изношенную одежду, и отправляется к новой жизни, к небесам, где ей была обещана встреча с мамой.

Тело мальчика неподвижно, и сердце больше не бьётся в нём; дух же, едва расставшийся с телом, невидимый для людских взоров, удаляется от него, как будто высшая сила властно влечёт его прочь.

На кладбище уже предают земле тело Марселино; братья, любившие его, настояли на том, чтобы похоронить его своими руками. Вот брат Ворота, преемник того, кто обнаружил когда-то подкинутого в монастырь младенца [1], добрый и весёлый человек, убеждённый, что всё проходит. Рядом с ним брат Бим-Бом, ризничий, нескладный хранитель монастырской часовни и владыка её единственного колокола. Когда-нибудь он тоже попадёт на небо, потому что хоть и любит прихвастнуть, что никто не может звонить в колокол, как он, но ведь это же правда…

Тут же брат Соловей, священник и художник. Он и впрямь поёт не хуже соловья, а потому немного гордится собой. И отец-настоятель, тоже священник, человек твёрдый и серьёзный, аскетичный и немного суровый, однако исполненный и доброты, и справедливости.

Нет только брата Негодного: он заболел сильнее, узнав о смерти Марселино. Брат Негодный, старший в обители во всех смыслах этого слова, священник и основатель этого монастыря, монах мудрый и опытный, настоящий святой, хотя сам он об этом и не подозревает. Марселино прозвал его так, потому что он постоянно болен; вот и сейчас он лежит у себя и молится в одиночестве.

Зато есть брат Значит, бывший крестьянин, человек не слишком разговорчивый, но удивительно простой и честный, и брат Кашка, добродушный толстяк, монастырский повар, воплощающий в своём труде настоящую францисканскую любовь к сестре воде и брату хлебу [2].

Брат Кашка, многоопытный монах и добрейшей души человек, порой притворяется, будто его раздражает как раз то, что он больше всего любит — огонь ли тухнет нарочно, или ветер забрасывает ему листья и соломинки в кастрюли, которые разве что чудом всякий раз удаётся наполнить.

Он легко сердится и легко плачет, но своими ручищами, как никто другой, умеет превратить жёсткую постель во вполне уютную, а из обыкновенных салатных листьев приготовить нечто необыкновенно вкусное. Если бы исчезли вдруг из монастыря чистосердечная радость и оптимизм этого толстяка, братья быстро поняли бы, как трудно обустроить дом без единой женщины, будь это мать, сестра или жена.

Вот таков брат Кашка, — хотя он и настоящий мужчина, — выкормивший нашего Марселино козьим молоком и аппетитными кашками, которые малыш уминал за обе щеки.

Когда закончились похороны и отзвучала последняя молитва, люди окружили монахов. Было видно, что они искренне горюют о мальчике, хотя, быть может, и не умеют этого как следует выразить. Плача, выслушивали братья сельчан, порой улыбаясь сквозь слёзы или обнимая кого-нибудь из говоривших.

Тут какая-то женщина, лет тридцати, спросила стоявшего рядом с ней батрака:

— Не знаете, который здесь будет настоятель?

— Вон тот, — ответил мужчина, показывая на него пальцем.

Женщина направилась к тому, кого ей указали, сунула ему в руки письмо, немедленно развернулась и ушла, оставив отца-настоятеля в немалом недоумении.

Наконец толпа начала расходиться, а братья, сами не зная, как, обнаружили, что бредут к монастырю, разбившись на пары, как это было у них в обычае.

Был вечер, и сама каменистая равнина казалась погрустневшей. Небо и деревья, провожая заходящее солнце, как будто пели вместе с птицами песню о смерти, вратах к жизни вечной.

Когда они уже подходили к монастырю, неожиданно налетевший порыв ветра сорвал капюшон с идущего позади всех монаха, — а был это отец-настоятель. До того он шёл, погрузившись в свои мысли, а сейчас вздрогнул и посмотрел на небо с таким удивлением, как будто сам Марселино сыграл с ним такую шутку.

Ветер крепчал, и монах вслед за собратьями поспешил укрыться в монастыре. На пути у него зеленело и покачивалось большое одинокое дерево, которое много-много лет назад посадил брат Негодный.

«Вот здесь это и случилось», — подумал отец-настоятель.

Он вспомнил давний зимний день, когда мальчик залез было до середины на облетевшее дерево. Настоятель выглянул в сад и увидел, что Марселино крепко вцепился в ствол, отчаянно озирается и зовёт на помощь, потому что ветер мешает ему слезть:

— Отче!

— Иду, сынок! — закричал ему в ответ монах. — Уже иду, ты только не двигайся!

И побежал к дереву, — а ветрище был ужасный. Мальчик видел, как ветер пытается не пустить настоятеля вперёд, но тот упорно продвигается всё ближе… Наконец монах снял Марселино с дерева и на руках понёс оттуда.

Теперь ветер толкал их в спину, задувал Марселино в нос и рот. Он едва мог дышать, а из его закрытых глаз непрерывно катились слёзы.

Добравшись до спасительной теплицы, отец-настоятель опустил мальчика на землю и принялся оправлять рясу. Марселино тем временем с силой тёр глаза и пытался пригладить растрепавшиеся волосы, а потом улыбнулся было своему спасителю, но быстро посерьёзнел: что-то не то было в глазах монаха.

— Зачем ты в такую ужасную бурю на дерево полез?! Неужели не понятно, что ветер мог тебя сбросить в любую минуту?

Мальчик немедленно сообразил: если он сейчас добьётся, чтобы ему рассказали поучительную историю, гроза пройдёт сама по себе.

— А ветер — это кто? — спросил он с самой что ни на есть невинной физиономией.

Монах действительно смягчился, взял Марселино за плечо и повёл к скамейке возле входа в здание монастыря, сел сам и усадил мальчика.

— Ты уже знаешь, что в начале Бог сотворил небо и землю [3], и на второй день посреди воды возникла твердь. В тот день, конечно, и родился Ветер, и Господь послал его навести порядок на воде, — ты ведь видел, правда же, как овчарка по команде пастуха наводит порядок в отаре?