Приключения Гекльберри Финна - Марк Твен Страница 10

Он отпер дверь, и я побежал к реке. Я заметил, что вниз потечению плывут обломки веток, всякий сор и даже куски коры, – значит, реканачала подниматься. Я подумал, что жил бы припеваючи, будь я теперь в городе. Виюньское половодье мне всегда везло, потому что, как только оно начнется, внизпо реке плывут дрова и целые звенья плотов, иной раз бревен по двенадцати вместе:только и дела, что ловить их да продавать на дровяные склады и на лесопилку.

Я шел по берегу и одним глазом все высматривал отца, адругим следил, не принесет ли река что-нибудь подходящее. И вдруг, гляжу,плывет челнок, да какой – просто чудо! – футов тринадцать или четырнадцать вдлину; несется вовсю, как миленький. Я бросился в воду головой вниз,по-лягушачьи, прямо в одежде, и поплыл к челноку. Я так и ждал, что кто-нибудьв нем лежит, – у нас часто так делают шутки ради, а когда подплывешь почти ксамому челноку, вскакивают и поднимают человека на смех. Но на этот раз вышлопо-другому. Челнок и в самом деле был пустой, я влез в него и пригнал к берегу.Думаю, вот старик обрадуется, когда увидит: долларов десять такая штука стоит!Но когда я добрался до берега, отца еще не было видно, я завел челнок в устьеречки, заросшее ивняком и диким виноградом; и тут мне пришло в голову другое:думаю, спрячу его получше, а потом, вместо того чтоб убежать в лес, спущусьвниз по реке миль на пятьдесят и поживу подольше на одном месте, а то чего радибедствовать, таскаясь пешком!

От хибарки это было совсем близко, и мне все казалось, будтоидет мой старик, но я все-таки спрятал челнок, а потом взял да и выглянул из-закуста; гляжу, отец уж спустился к реке по тропинке и целился из ружья вкакую-то птицу. Значит, он ничего не видел.

Когда он подошел, я усердно трудился, вытаскивая лесу. Онпоругал меня немножко за то, что я так копаюсь; но я ему наврал, будто бысвалился в воду, оттого и провозился так долго. Я так и знал – папаша заметит,что я весь мокрый, и начнет расспрашивать. Мы сняли с удочек пять сомов и пошлидомой.

Оба мы замаялись и легли после завтрака соснуть, и япринялся обдумывать, как бы мне отвадить вдову и отца, чтобы они меня неискали. Это было бы куда верней, чем полагаться на удачу. Разве успеешь убежатьдалеко, пока они тебя хватятся, – мало ли что может случиться! Я долго ничегоне мог придумать, а потом отец встал на минутку напиться воды и говорит:

– Если кто-нибудь в другой раз будет шататься вокруг дома,разбуди меня, слышишь? Этот человек не с добром сюда приходил. Я его застрелю.Если он еще придет, ты меня разбуди, слышишь?

Он повалился и опять уснул: зато его слова надоумили меня,что надо делать. Ну, думаю, теперь я так устрою, что никому и в голову непридет меня разыскивать.

Часам к двенадцати мы встали и пошли на берег. Река быстроподнималась, и по ней плыло много всякого леса. Скоро показалось звено плота –девять бревен, связанных вместе. Мы взяли лодку и подтащили их к берегу. Потомпообедали. Всякий на месте папаши просидел бы на реке весь день, чтобы наловитьпобольше, но это было не в его обычае. Девяти бревен на один раз для него былодовольно; ему загорелось ехать в город продавать. Он меня запер, взял лодку иоколо половины четвертого потащил плот на буксире в город. Я сообразил, что вэту ночь он домой не вернется, подождал, пока, по моим расчетам, он отъедетподальше, потом вытащил пилу и опять принялся пилить то бревно. Прежде чем отецпереправился на другой берег, я уже выбрался на волю; лодка вместе с плотомказалась просто пятнышком на воде где-то далеко-далеко.

Я взял мешок кукурузной муки и отнес его туда, где былспрятан челнок, раздвинул ветви и спустил в него муку: потом отнес туда жесвиную грудинку, потом бутыль с виски. Я забрал весь сахар и кофе и скольконашлось пороху и дроби; забрал пыжи, забрал ведро и флягу из тыквы, забрал ковши жестяную кружку, свою старую пилу, два одеяла, котелок и кофейник. Я унес иудочки, и спички, и остальные вещи – все, что стоило хотя бы цент. Забрал вседочиста. Мне нужен был топор, только другого топора не нашлось, кроме того, чтолежал на дровах, а я уж знал, почему его надо оставить на месте. Я вынес ружье,и теперь все было готово.

Я сильно подрыл стену, когда пролезал в дыру и вытаскивалстолько вещей. Следы я хорошенько засыпал сверху землей, чтобы не видно былоопилок. Потом вставил выпиленный кусок бревна на старое место, подложил поднего два камня, а один камень приткнул сбоку, потому что в этом месте бревнобыло выгнуто и не совсем доходило до земли. Шагов за пять от стены, если незнать, что кусок бревна выпилен, ни за что нельзя было этого заметить, да еще истена-то задняя – вряд ли кто-нибудь станет там шататься и разглядывать.

До самого челнока я шел по траве, чтобы не оставлять следов.Я постоял на берегу и посмотрел, что делается на реке. Все спокойно. Тогда явзял ружье и зашел поглубже в лес, хотел подстрелить какую-нибудь птицу, апотом увидел дикого поросенка: в здешних местах свиньи быстро дичают, еслислучайно забегут сюда с какой-нибудь луговой фермы. Я убил этого поросенка ипонес его к хибарке.

Я взял топор и взломал дверь, причем постарался изрубить еепосильнее; принес поросенка, подтащил его поближе к столу, перерубил ему шеютопором и положил его на землю, чтобы вытекла кровь (я говорю: «на землю»,потому что в хибарке не было дощатого пола, а просто земля – твердая, сильноутоптанная). Ну, потом я взял старый мешок, наложил в него больших камней,сколько мог снести, и поволок его от убитого поросенка к дверям, а потом полесу к реке и бросил в воду; он пошел ко дну и скрылся из виду. Сразу бросалосьв глаза, что здесь что-то тащили по земле. Мне очень хотелось, чтобы тут былТом Сойер: я знал, что таким делом он заинтересуется и сумеет придуматьчто-нибудь почуднее. В такого рода делах никто не сумел бы развернуться лучшеТома Сойера.