Лето лихой троицы - Владимир Аверин Страница 10

— Летит сова и гукает: "Угу… уту… угу…". Вдруг — бац! — мордой о дерево. И дальше полетела: "Ого! Ого! Ого!" — Пузырь расхохотался над собственной шуткой, он считал себя остроумным человеком и всегда сам смеялся, когда шутил.

Дине было не до смеха. Сова не напугала ее, но напомнила о том, что они здесь, в лесу, незваные гости, находятся на чужой территории и должны держать ухо востро, особенно ночью. Словно подтверждая эту мысль, где-то совсем рядом затявкала лиса, и почти сразу откуда-то издалека донесся волчий вой. Дина почувствовала себя неуютно, она поежилась, словно от холода, и придвинулась поближе к костру. Остальные тоже услышали этот вой. Пузырь перестал смеяться и спросил у Дзюбы:

— Разве здесь водятся волки?

— Сколько угодно. Десятки стай.

— Ты шутишь, — тихо сказал Пузырь. На его лице от улыбки и следа не осталось.

— Я говорю совершенно серьезно. Здесь много волков.

— Как же ты решился повести нас в место, кишащее хищниками? А если они на нас нападут?

— Летом волки на людей не нападают, летом у них много другой еды. Может, конечно, напасть бешеный волк. Но если бояться бешеных животных, то из дома вообще нельзя выходить, ведь в городе тоже встречаются бешеные собаки, кошки, даже мыши. А что касается волков, так они здесь всегда жили, но особенно много их развелось после того, как в Чечне началась война, и там перестали заниматься животноводством. Волкам нечем стало питаться, и они перешли в соседние края, вот и сюда добрались, через Дагестан. Здесь они нападают на бычков, лошадей, овец, зимой могут напасть даже на одинокого путника. И не только в степи или в лесу, а даже ночью в поселке. И в заповеднике от них спасения нет, режут антилоп, оленей, кабанов. Короче, обнаглели до крайности, одно слово — хищники. В заповеднике охота строго-настрого запрещена, но отстрел волков разрешается, это даже поощряется — охотхозяйства покупают у охотников волчьи шкуры и неплохо за них платят.

Дина вспомнила о ребятах, которые при странных обстоятельствах заблудились в здешних краях. Она выплеснула остатки чая с разбухшими листиками мяты, передала кружку Дзюбе и спросила:

— Олег, это правда, что в прошлом месяце где-то в этих местах заблудились несколько парней из нашего лагеря?

— Да, было такое. — Дзюба краем кружки очистил поверхность воды в котелке от упавших туда мошек, снова набрал чая и сказал: — Это случилось в первой смене, в самом начале лета. Тогда в лагере еще не проводили конкурс "Робинзонада", и ребят из старших отрядов все время тянуло на подвиги, ну, не хватало им острых ощущений, и все тут. Узнали они, что от нашего лагеря до моря рукой подать, и решили автостопом, на попутках, добраться до Каспия, искупаться и в тот же день вернуться в лагерь.

Неизвестно, какими путями они добирались, только наткнулись на браконьеров как раз в тот момент, когда те загружали грузовик мешками с рыбой. А в тех мешках — осетров и стерляди полным-полно. Дело это нешуточное, за браконьерство могут и в тюрьму посадить. Ну, наши ребята сразу смекнули, что стали свидетелями преступления, и бросились бежать кто куда. Не тут-то было. Мужики-браконьеры пару раз из обреза пальнули в воздух для острастки, схватили наших пацанов, бросили в грузовик, отвезли их в калмыцкую пустыню и там выкинули.

— Зачем?

— Так ведь пацаны свидетелями стали, могли в милицию настучать, назвать номера браконьерских лодок, машин. Но убивать их побоялись. Вот и бросили в пустыне, а там уж как повезет. Бог даст — выживут, а на нет и суда нет.

— Неужели они заблудились? — удивился Пузырь.

— Мы вот, к примеру, целый день шли по степи — и ничего, нормально себя чувствуем.

— Вы не были в пустыне, — сказал Дзюба. — Это когда телевизор смотришь, она кажется воплощением романтики. Верблюды, барханы, бедуины, огненные закаты. А в реальности пустыня — жестокое место. Неподготовленному человеку очень просто заблудиться там даже с компасом, ведь нет никаких ориентиров. Но страшнее всего остаться без воды. Рано или поздно пацаны вышли бы к жилью. Но у них не было воды. А без нее летом в пустыне долго не протянешь. Это в лесу, в глухой тайге, в непроходимых джунглях и в горах не так страшно заблудиться, потому что там повсюду — реки, озера или горные ручьи. В конце концов, даже в безводной степи можно жевать растения — в них тоже есть влага. В пустыне воды нет, вернее, она есть, но нужно знать, как ее добыть. А ребята этого не знали.

— Так что же с ними случилось? — спросил Вадик. — Они выжили?

— Выжили. Когда их нашли, у них была крайняя степень обезвоживания. Потом они долго лежали в больнице, один из них на всю жизнь остался инвалидом — сердце барахлит. — Дзюба сделал два глотка чая и передал кружку Пузырю. — После этого случая в лагере решили каждый месяц проводить среди старшеклассников конкурс "Робинзонада". Чтобы, так сказать, организовать романтический порыв подростков и направить его в правильное русло.

— А браконьеры? — спросила Дина. — Их поймали?

— А как их поймаешь? Пока ребята выбирались из пустыни, браконьеры успели продать икру и рыбу. Нет рыбы — нет улик. Нет улик — нет и преступления. Вам известно, что почти вся черная икра и рыба осетровых пород…

— Осетровые породы, это какие? — перебил его Вадик.

— Осетр, белуга, стерлядь, севрюга — в общем, самая лучшая и дорогая рыба в мире, — пояснил Дзюба. — Основная часть икры и осетрины на мировой рынок поступает с северного Каспия, то есть именно из этих краев, еще из Дагестана, из Калмыкии. У браконьеров тут все схвачено, они продали свой улов быстро, с реализацией у них проблем нет. В Москве килограмм осетрины стоит до двадцати долларов, килограмм черной икры — больше ста. В Западной Европе ее цена повышается до тысячи долларов. А местные браконьеры продают икру оптовикам-перекупщикам по дешевке, чтобы долго не возиться.

— Значит, надо ловить оптовиков, — сказал Вадик.

— Надо, конечно, надо, — согласился Дзюба и зевнул, широко открыв рот.

Ночная тьма давно опустилась на землю и соединила ее с черным звездным небом. Всем хотелось спать. Дзюба встал, нарвал веток и уложил их рядом с костром, сделав что-то вроде матраса. Потом лег на "постель" спиной к огню и вскоре мирно захрапел. Дина устроилась на надувном матрасе, а Пузырь и Вадик последовали примеру физрука — постелили ветви на землю и легли на них. Кое-где ветки покалывали через одежду, но тут уж ничего нельзя было сделать. Потрескивал костер, звенели сверчки, в зарослях тростника квакали лягушки.

— Эх, разлюли-малина. Классно мы сегодня развлеклись. День пропал не зря, — удовлетворенно сказал Пузыренко и, положив под голову рюкзак, уснул.

Вадик проснулся рано утром, не было и шести часов. Холод забрался к нему под одежду, как маленькая пронырливая мышка. Стиснув зубы, подросток поборол настойчивое желание застучать ими от стужи. Чувствуя ломоту во всем теле, он открыл глаза и осторожно, как разбитый радикулитом старик, поднялся на ноги и медленно выпрямился. Он и не подозревал, какая это пытка — спать на холодной кочковатой земле, покрытой ветками. Кости ныли, тело чесалось от комариных укусов. Он несколько раз присел, сделал пару махов ногами и руками, разминая затекшие мышцы, и направился к реке, чтобы смыть с себя копоть костра. Пройдя несколько метров, он остановился как вкопанный, увидев двух сайгаков, самку и детеныша, которые вышли из леса к реке на водопой. Сайгаки — это небольшие антилопы с гладкой золотистой шерстью и похожими на лиру рогами. Над рекой стоял молочно-розовый туман, на его фоне животные блестели, словно в облаке золотистой пыли, струящейся и переливающейся в ровных лучах раннего солнца. А вокруг — тишина, слышно, как с жестяным потрескиванием падает сухой лист.