Потапов, к доске! - Тамара Крюкова Страница 14

— Конечно! Это же тебе не лох какой-нибудь, а маньяк. Они знаешь, какие умные! Нарочно делают вид, будто им жертва до лампочки, чтобы усыпить бдительность.

Женька изо всех сил пытался убедить Синицыну, но понимал, что без доказательств его доводы звучат хлипко. И тут тип в пальто посмотрел в его сторону. Не долго думая, Женька за спиной у Ленки скорчил ему такую рожу, что лицо у «маньяка» непроизвольно вытянулось, а Женька стал подмигивать, как будто его заклинило в нервном тике. Не понимая, что бы это значило, мужчина с удивлением уставился на распоясавшегося мальчишку, после чего малолетний нахал показал ему язык. Не выдержав такого хамства, мужчина с решительным видом двинулся приструнить наглеца.

— А ну стой! Женька только этого и ждал. Он схватил Ленку за руку и коротко скомандовал:

— Бежим!

Промчавшись пару кварталов и убедившись, что их не преследуют, ребята остановились.

— Видала? А ты не верила, — с видом победителя сказал Женька.

— Всё-таки это очень странно. С чего бы ему за тобой охотиться? — Синицына с сомнением посмотрела на Женьку.

— А я почём знаю? Маньяков вообще не понять. Они ж психи. Кто знает, что у них на уме.

— По-моему, у тебя у самого с головой не в порядке. Нужен ты психу, как кроту видак, — покачала головой Ленка.

— Конечно, пускай на меня маньяк нападёт, тебе плевать. По-твоему, я никто и ничто. Я ведь на пианино не бренчу, — с видом обиженного достоинства сказал Женька.

— Что ты привязался к этому пианино?

— Это не я привязался, а ты. Только и слышу про твоего гениального пузана Вадика с его концертом.

— Ничего он не мой. А ты просто завидуешь, что он талантливый. И про маньяка ты наврал. Нашёл дурочку. — Синицына развернулась и зашагала прочь.

Женька вернулся домой мрачнее тучи. Жизнь была полна несправедливости, а сердце женщин — коварства. Синицына стеной стояла за труса, испугавшегося двух малявок, но при этом в ней не было ни капли сострадания к человеку, которого преследует кровожадный маньяк.

«Вот погибну от руки убийцы, тогда она ещё пожалеет. Поплачет, да поздно будет. Тогда поймёт, что была не права. Ещё прибежит с извинениями: „Женечка, милый, как я могла!“ А я ей скажу… Впрочем, тогда я ей уже ничего не скажу, — спохватился Женька, а его воображение продолжало рисовать трагические картины. — Пусть помучается без моего предсмертного прощения. Тогда она узнает, что значит до конца своих дней жить с чувством вины».

Женька живо представил себе, как Синицына в отчаянии рыдает на его могиле и клянется до гроба не ходить ни на какие концерты. Что и говорить, это было круто. Ради такого стоило принести жертву. И Женька решился. Завтра его в школе уже не будет, и пусть Синицына идёт на свой любимый концерт. Если сможет.

Женька взял лист бумаги и ручку и сел за «предсмертное» письмо.

«Лена Синицына!

Когда ты получишь это письмо меня уже не будет в живых. Маньяк догадался, что я его засёк. Он звонил и сказал встретиться после школы..»

Женька задумался о том, где лучше назначить свидание с маньяком: на стройке, на пустыре за подстанцией или возле старой голубятни. Чаша весов склонилась в сторону голубятни. Там было укромное местечко, отгороженное древним дощатым забором, куда народ заглядывал редко. Приняв решение, Женька вывел:

«…возле голубятни. Если бы ты мне верила, то я бы не пошёл и был бы живой. Но я должен тебе доказать. Чтоб ты увидела. Поэтому я пойду. Прощай навсегда. Это ты меня убила руками маньяка. Евгений Москвичёв».

Женька перечитал написанное. Воображение так живо нарисовало картину его гибели, что сердце у него сжалось и на глаза едва не навернулись слёзы. Он взял ручку и сделал приписку.

«Так трудно умирать в цвете лет. Не оплакивай меня. Мне это уже не поможет».

На следующий день Женька в школе не появился. Лёха ходил мрачный, а на вопросы учителей, что случилось с Москвичёвым, лишь недоуменно пожимал плечами.

— Вы что, поссорились? — спросила Синицына.

— После уроков узнаешь, — загадочно произнес Лёха и отвернулся, всем своим видом показывая, что больше из него не вытянуть ни слова.

Подобная таинственность не осталась незамеченной. К концу уроков всеобщее любопытство накалилось до предела. Как только прозвенел звонок с последнего урока, Синицына спросила:

— Эй, Потапов, теперь скажешь, куда подевался Москвичёв?

Лёха вытащил из рюкзака конверт и протянул Ленке.

— Он просил передать это тебе.

На конверте было несколько строгих предписаний: «Строго секретно. Для Синицыной. Передать лично в руки».

Под пристальными взглядами класса Синицына вскрыла конверт и стала разбирать Женькины каракули.

«Так трудно умирать в цвете лет. Не оплакивай меня. Мне это уже не поможет», — дочитала она и вслух произнесла:

— Вот клоун. Скажи ему, что он меня уже достал со своими шуточками.

— А если это правда? Лучше пойди и посмотри, — предложил Лёха.

— Делать нечего. Мне на концерт надо.

— А что такое? — тотчас встряла любопытная Майка.

— Чё смотреть-то? — заинтересовался Петухов.

— Аттракцион. Маньяк убивает Москвичёва, — заявила Ленка и передала «предсмертное» письмо Майке.

После того как послание зачитали ещё раз, теперь уже вслух, Петухов оживился:

— Во зажигает! А чё, пойдём посмотрим.

— Я не могу. Я на концерт опоздаю, — воспротивилась Синицына.

— Да ладно тебе. Успеешь. Это же недалеко, — сказала Майка.

Предвкушая представление, делегация гурьбой направилась к месту встречи «маньяка» с Москвичёвым. По пути все пересмеивались и перекидывались шуточками и до голубятни добрались в развеселом настроении. Шмыга первым свернул за забор и тотчас выскочил назад. Он таращил глаза и тыкал пальцем в сторону забора и бормотал:

— Ми… ми… ми…

— Не понял? Чё такое? — спросил Петухов и энергично пробился вперёд. Немного помедлив, Шмыгунов потрусил за ним.

— Мальчики, что там? — осторожно спросила Синицына.

— Полный атас, — пробормотал Петухов.

— Ну вы идёте, что ли? — поторопил Лёха девчонок.

Майка и Ленка в нерешительности потоптались, но потом любопытство взяло верх. Они последовали за мальчишками и остолбенели. Москвичёв весь в крови лежал ничком на земле, а из его спины между лопаток торчал топор.

— Опоздали, — сдавленным голосом проговорила Майка.

— Ми… ми… милиция, — наконец полушёпотом разродился Шмыгунов.

Ошеломлённые и потрясённые ребята стояли возле окровавленного тела одноклассника. Всё было похоже на кошмарный сон, когда хочется бежать, но ноги будто вросли в землю и застывший в горле крик не может вырваться наружу.