Глубина моря; Открытое море - Анника Тор Страница 14

«Я справилась, – все внутри нее ликовало. – Я справилась!»

Они прогулялись по тихим воскресным улицам Йоханнесберга. Хедвиг Бьёрк провела Штеффи через парк до Пруда Белых Лилий и вниз по ступенькам до Кошвэген. Она подождала, пока не пришел трамвай Штеффи. Затем быстро чмокнула Штеффи в щеку и сказала:

– Все получится. Я уверена.

Почти все места в трамвае были заняты, но Штеффи нашла, куда сесть. На скамейке впереди нее сидели две девочки, одна – ее возраста, другая – года на два младше. Что-то знакомое было в лице старшей девочки, но Штеффи не знала ее. Во всяком случае, незнакомка не училась в школе для девочек. У нее были русые курчавые волосы, голубые глаза и бледная веснушчатая кожа. Но светловолосая и голубоглазая девочка не была похожа на шведку.

Штеффи села. Девочка с курчавыми волосами повернулась и сказала по-немецки:

– Стефания Штайнер? Ты ведь Стефания Штайнер из Вены?

Память, словно молния, осветила сознание. Она знала эту девочку! Несколько месяцев они учились в одном классе в Еврейской школе в Вене. Тесные кабинеты, переполненные учениками. Голод. Страх.

– Конечно, – сказала Штеффи. – Это я. А ты – Юдит Либерман.

Юдит кивнула.

– Я не знала, что ты тоже здесь, – сказала она. – Когда ты приехала?

– В августе тридцать девятого. А ты?

– В апреле.

Да, Штеффи вспомнила, как однажды весной Юдит исчезла из класса. Никто не обратил на это особого внимания. В Еврейской школе дети приходили и уходили. Внезапно кому-нибудь удавалось эмигрировать. Но семья Юдит принадлежала к числу тех, кто почти не имел шанса выехать из Вены. Польские евреи, многодетные, без денег.

– Где ты живешь?

Штеффи рассказала.

– А ты?

– Я живу в Еврейском детском доме, – сказала Юдит. – Это Сюзи, она тоже там живет.

Штеффи даже не знала, что в Гётеборге есть Еврейский детский дом. Но Юдит рассказала. Там жили только девочки, большинство – подростки, но были и помладше.

– Сначала я попала в еврейскую семью, – сказала Юдит. – Ты знаешь, моя семья из ортодоксальных, и папа настаивал, чтобы я жила у евреев. Но его расчет не оправдался, потому что в этой семье не соблюдали религиозных обычаев и никогда не ходили в синагогу. Я была им в тягость, поэтому через полгода они сказали, что не могут оставить меня. Тогда я попала к крестьянам в Дальсланд. Они заставляли меня есть свинину и работать со свиньями на скотном дворе. Я все время плакала, и они тоже отказались от меня. Затем я оказалась в шведской семье в Буросе. Там меня держали за домработницу. Все же это место было лучшим, потому что они оставили меня в покое. Но осенью в прошлом году семья переехала в Стокгольм, а я попала в детский дом.

– Как же тебе не повезло, – сочувственно сказала Штеффи.

– Не повезло? Не знаю! Сюзи жила в пяти разных семьях, прежде чем зимой попала в детский дом, – сказала Юдит.

Штеффи посмотрела на пухленькую Сюзи. У нее было угрюмое личико и грустные глаза.

Трамвай замедлил ход.

– Мы выходим, – сказала Юдит.

Она встала и тронула Штеффи за руку.

– Зайди к нам ненадолго! Или ты спешишь?

Штеффи задумалась. Дома у Май скоро ужин. Но она все еще сыта после английских сэндвичей Хедвиг Бьёрк, а когда за столом десять человек, не так уж важно, одним больше или меньше.

– Нет, – сказала она. – Я не спешу.

Девочки сошли с трамвая.

– Они жадные? – спросила Сюзи. – Те, у кого ты живешь?

– Почему?

– Твоя обувь, – сказала Сюзи и показала пальцем. – Ты же ходишь в зимних ботинках, хотя уже май.

Штеффи не хотела рассказывать, что случилось с ее туфлями, но и не хотела, чтобы Сюзи и Юдит думали, будто тетя Марта с дядей Эвертом жадные.

– Мои туфли в ремонте, – солгала она.

Они поднялись на холм, окруженный высокими замысловато украшенными деревянными виллами. В одной из них располагался детский дом.

Юдит показала Штеффи дом и познакомила с девочками. Многие приехали из Вены, и пару из них Штеффи узнала. Одна девочка ехала в Гётеборг в том же поезде, что и Штеффи с Нелли.

– Я не знала, что таких, как мы, так много, – сказала она Юдит.

– Нас примерно пятьсот человек, – сказала Юдит. – Во всей Швеции.

– Так много?

Юдит одарила Штеффи холодным взглядом.

– Это не много, – сказала она. – Подумай о тех, кто остался! А финских детей они принимают десятками тысяч. Ведь они светловолосые и голубоглазые, как и сами шведы.

– У тебя тоже светлые волосы и голубые глаза, – сказала Штеффи.

– Я – еврейка, – сказала Юдит. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.

Они сидели в общей комнате девочек. Дом был полон звуков: голоса, беготня по лестницам, звон посуды из кухни.

– А твоя семья? – спросила Юдит. – Ты знаешь, где они?

– Мои родители в Терезиенштадте. Моя младшая сестра – здесь.

Юдит замолчала. Затем сказала:

– Тебе повезло, что здесь у тебя кто-то есть. И существуют места гораздо хуже Терезиенштадта.

– А где твоя семья?

– Два моих брата – в Палестине, – ответила Юдит. – Они уехали в тридцать восьмом. Сестра хотела поехать с ними, но папа считал, что она слишком молода. А для того чтобы поехать сюда со мной, она уже не подходила по возрасту.

– Как это?

– Уехать как ребенок-беженец можно до шестнадцати лет, – сказала Юдит. – Эдит исполнилось семнадцать. Ты и правда ничего не знаешь.

– Где они сейчас?

– Старшего брата расстреляли, – сказала Юдит. – Три года назад. Маму, папу и Эдит депортировали в Польшу в сорок первом. Сначала от них приходили письма, но теперь вот уже полтора года я о них ничего не слышала.

– Думаешь, они… – нерешительно начала Штеффи.

– Я не знаю. О Польше ходит дурная слава. О лагерях смерти… и о газе.

– О газе?

– Терезиенштадт лучше, – сказала Юдит. – Можешь радоваться, что твои родители там.

Они тихо сидели. В комнату долетали приглушенные звуки дома. На улице за окном трепетала молодая листва высокого каштана.

– У Сюзи было два младших брата, – сказала Юдит. – Она приехала сюда из Берлина в девятилетнем возрасте. Одному брату было три, другому – пять, и мама Сюзи решила, что они слишком малы для поездки.