Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью - Астрид Линдгрен Страница 14

И босые загорелые ноги Евы Лотты несут ее прямо туда, прямо сейчас.

Тучи начинают в самом деле приобретать угрожающий вид. Иссиня-черные, они чуточку пугают. Ева Лотта медленно идет по Прерии, потому что там так жарко, что почти колеблется воздух.

Да, Прерия так велика, так беспредельна! Требуется целая вечность, чтобы ее перейти. Но, оказывается, Ева Лотта не в одиночестве бредет там по солнцепеку. И она почти рада, когда обнаруживает, что далеко впереди бредет старик Грен. Ошибиться тут совершенно невозможно. Никто у них в городе не ковыляет так, как он. Кажется, Грен тоже держит путь в Господскую усадьбу.

Ну вот, а теперь он сворачивает на узенькую тропку меж кустов орешника и исчезает из поля зрения Евы Лотты. О великий Навуходоносор! Неужели Грен тоже охотится за Великим Мумриком? Ева Лотта ухмыляется про себя. Но быстро обрывает себя и щурится, вглядываясь в солнечную дымку. Кто-то приближается совсем с другой стороны, кто-то совсем не из их города… он неожиданно возникает на извилистой дороге, которая тянется мимо Господской усадьбы в пригород. Смотрите! Тот самый парень в зеленых габардиновых брюках! Ясное дело, сегодня же среда! Ведь это сегодня он должен был «погасить свои векселя», или как он там говорил… нет, все-таки «векселя» - вот как это называется! Ева Лотта не понимает, что делают, когда «гасят векселя». Чепуха! Ростовщичество это и все прочее в том же роде… должно быть, все это сложно! Ну и дураки же эти взрослые! «Встретимся в обычном месте», - сказал этот парень в габардиновых штанах. Вот как, значит, это здесь! И обязательно рядом с Великим Мумриком? Ха!… Разве нет других густых зарослей, где можно встретиться из-за этих дурацких процентов? Нет, ясное дело, нет! И вот габардиновые брюки возникают уже на тропке, пересекающей орешник, да и парень этот - тоже.

Ева Лотта по-прежнему идет, чуть замедляя шаг. Спешить ей особенно некуда, и, пожалуй, лучше, если этот парень погасит свои векселя и тишине и покое прежде, чем она заберет Великого Мумрика. В ожидании она заходит ненадолго в Господскую усадьбу и пытается сориентироваться во всех здешних тайниках. Господская усадьба, возможно, снова вскоре станет ареной военных действий, и тогда не мешает знать каждый уголок.

Она выглядывает из окна. О! За домом все небо черное. Солнце скрылось, а издали доносится угрожающий грохот. У Прерии со всех сторон такой жуткий и пустынный вид! Надо спешить! Быстрее забрать Великого Мумрика и уходить отсюда! И она выбегает в дверь, она бежит во всю прыть, бежит по тропке, пересекающей орешник, и непрерывно слышит угрожающие раскаты грома… Она бежит дальше, бежит… о нет, внезапно она останавливается в растерянности. Она влетает прямо в объятия кого-то, кто идет по тропке ей навстречу и так же торопится, как и она. Сначала она видит только темно-зеленые габардиновые брюки и белую рубашку, но потом поднимает глаза и видит его лицо. О, какое у него лицо - такое бледное, такое искаженное страхом! Неужели взрослый парень так боится грозы? Ева Лотта испытывает почти сострадание к нему.

Но, похоже, Ева Лотта его совсем не интересует. Он бросил на нее быстрый взгляд, а вид у него при этом испуганный и вместе с тем - злой. И вот он снова торопится пройти мимо девочки по узкой тропке…

Ева Лотта терпеть не может, когда на нее так смотрят… словно на какую-то гадость. Она привыкла, что при встрече с ней лица людей озаряются светом. И она не желает, чтобы этот парень испарился, не отметив каким-то образом для себя, что она - особа дружелюбно настроенная и хочет, чтобы с ней соответственно обращались.

- Вы не знаете, который час? - вежливо спрашивает она. Ей просто надо что-то сказать, продемонстрировать, что они ведь, во всяком случае, люди цивилизованные, хотя их и угораздило столкнуться в кустах.

Парень вздрагивает и неохотно останавливается. Сперва, похоже, он и не думает отвечать на вопрос, но в конце концов он смотрит на ручные часы и невнятно бормочет:

- Без четверти два.

Затем бросается бежать. Ева Лотта глядит ему вслед. Она видит, что целая кипа бумаг торчит из кармана его брюк. Его единственных зеленых габардиновых брюк.

И вот он исчезает. Но на тропке остается белая мятая бумажка, потерянная им в спешке.

Ева Лотта поднимает ее и с любопытством рассматривает. «Вексель» - озаглавлена эта бумажка. Вот, значит, как выглядят эти векселя! Хо-хо - ну и ну! Есть из-за чего подымать шум.

И вдруг раздается грохот, ужасающий грохот. Ева Лотта подпрыгивает от испуга. Вообще-то она не боится грозы, но как раз теперь, именно теперь, в Прерии!… Внезапно все кажется ей таким неуютным. Как темно здесь, среди кустов. Даже в самом воздухе витает нечто зловещее и ужасное. О, если бы очутиться вдруг дома. Надо спешить, спешить изо всех сил!

Но сначала надо взять Великого Мумрика! Воительница ордена Белой Розы выполняет свой долг до конца, даже если сердце уходит в пятки. Всего лишь несколько шагов отделяет ее от того валуна. Миновать бы только кусты. Ева Лотта бежит во всю прыть…

Сначала с ее губ срывается нечто, похожее на стон. Она молча застывает на месте и тихонько всхлипывает. Быть может, о, быть может, ей это только снится! Быть может, быть может… Возле валуна вовсе ничего не лежит… вовсе никто не лежит, скрючившись…

Закрыв лицо руками, она поворачивается и бежит, а из горла ее вылетают какие-то странные, ужасные звуки. Она бежит, хотя ноги не перестают дрожать. Она не слышит раскатов грома, не чувствует, как ее поливает дождь, не ощущает, как ветки орешника хлещут ее по лицу. Она бежит так, как можно бежать только во сне от подстерегающих тебя неведомых опасностей.

Бегом через Прерию. Бегом через речной мост. По хорошо знакомым улицам, которые кажутся внезапно опустевшими и покинутыми под проливным дождем.

Наконец-то! Она дома! Дома! Она толкает калитку дома. Папа в пекарне. Огромный, как всегда надежный, в белоснежном костюме пекаря стоит он у своих противней. И если приблизиться к нему, будешь весь в муке. Папа такой же, как всегда, хотя вообще-то мир перевернулся; мир ужасен, и жить в нем больше невозможно… Ева Лотта дико кидается в объятия отца, прижимается к нему, крепко-крепко обвивает руками его шею, зарывается мокрым от слез личиком в его плечо и тихо лепечет:

- Папа! Помоги мне! Старик Грен…

- Детка моя, что случилось со стариком Греном?

И она еще тише, еще сильнее дрожа, лепечет:

- Он лежит мертвый в Прерии.

Неужто это тот самый город, такой сонный, спокойный и тихий?

Теперь уже не такой. В течение часа все переменилось. Весь город жужжал, словно пчелиный улей, приезжали и уезжали полицейские машины. Звонили телефоны, люди болтали и строили догадки, и волновались, и удивлялись, и расспрашивали без конца полицейского Бьёрка, правда ли, что убийца уже схвачен. И огорченно кивали головами, говоря: «Подумать только, как все худо обернулось для бедного старика Грена… да-да… но ведь отчасти понятно было, чем он занимался, так что, может, ничего удивительного в этом нет… хотя, все-таки… черт подери, до чего ж ужасно!» А колоссальные толпы любопытных стекались в Прерию. Между тем, однако, все окрестности вокруг Господской усадьбы были оцеплены полицией и никто не мог пробраться сквозь оцепление. С достойной удивления быстротой полиция перебросила туда своих людей. Оперативно велось обследование места преступления: все фотографировалось, тщательно просматривался каждый клочок земли, протоколировались наблюдения, не оставалось ли каких-нибудь следов убийцы, отпечатка ноги или чего-нибудь в этом роде. Нет, ничего! Если какие и были, то их смыл проливной дождь. Не осталось ровно ничего, даже брошенного окурка сигареты в качестве улики. Врач, производивший судебную экспертизу, констатировал, что Грен был убит выстрелом в спину. Записная книжечка и часы старика остались при нем. Видимо, причиной смерти не было ограбление.