Последний орк - Сильвана Де Мари Страница 15

Осенью, когда поднимался ветер и приносил запах бродившего в бочках молодого вина, любимой темой их бесед являлись разносторонние способности Судьи-администратора, в том числе достойные внимания языковые познания и некоторые навыки в области некромантии, а может быть, изобретательства. Судья систематически изымал у крестьян огромные количества пшена и ячменя и превращал их в какую-то микстуру собственного изобретения. Этой микстурой удобрялись корни жасмина и глициний, после чего те цвели постоянно и необычайно пышно и издавали особенно устойчивый и насыщенный сладковато-приторный аромат. А запасы яблок, доведенных до брожения, перегонялись в светлую жидкость намного крепче вина, которую смешивали с жасмином для получения духов. Духи продавались по бешеным ценам: помимо того, что они улучшали запах людей и улиц, говорили, что, держа перед носом окропленный духами платок, можно было значительно уменьшить риск заражения во время эпидемий (которые в годы правления Судьи-администратора становились все более жестокими — явный признак усиления злобности эльфов и ведьм). Духи разливались в прозрачные флаконы и хранились в бесчисленных глухих комнатах дворца. Их продавали по всей стране, вплоть до границ с Неведомыми землями, что позволяло до отказа набивать казну и карманы Судьи-администратора золотом и драгоценными камнями.

Возможно, если бы Свихнувшийся Писарь не прерывал свои рассказы прыжками, смешками и подвыванием, они казались бы более правдоподобными. Да и привычка говорить лишь на определенные темы в определенное время года указывала на не самое здоровое состояние ума. Когда писарь говорил о стратегии, все было понятно, но остальное Ранкстрайл слушал из чистой вежливости, пока готовил ему бульон из головастиков и повторял про себя цифры или алфавит. Мысль о том, что не все беды мира происходят по вине эльфов и ведьм, покорила мальчика своей логикой, ведь, чтобы наводить на мир несчастья, которые поражали их самих (не говоря уж о возможных ответных мерах со стороны людей), эльфы и ведьмы должны были отличаться небывалой глупостью и тягой к самоубийству. Но теория эта настолько противоречила общественному мнению, что он отбросил ее как сумасбродную и не заслуживающую доверия.

Так шел год за годом, пока Борстрил не научился ходить. Потом все рухнуло. Мать в конце концов проиграла сражение с кашлем, в то время как отец, в свою очередь, начал его. Через два года после смерти матери Ранкстрайл ушел в наемники. Он не нашел лучшего способа сдержать данную самому себе и небесам клятву — не позволить брату и сестре узнать, что такое голод.

Когда Ранкстрайл покинул Внешнее кольцо, направляясь в Далигар, ему было пятнадцать лет.

Он ушел ночью, ни с кем не попрощавшись, зная, что отец попытался бы остановить его любой ценой. Даже Вспышка, его союзница и сообщница во всем, не знала о его решении — она тоже ни за что не позволила бы ему этого безумия.

«Деньги» — это волшебное слово покорило юного наемника, заставив покинуть свой дом и родных, как покидает место преступления вор. Отец был тяжело болен, но, если бы у него были деньги на еду и лекарства, он смог бы поправиться.

Отец мало ел — вот почему на него напал этот никак не проходивший кашель. Люди, которые ели каждый день, кашлем не мучились. Отец не выносил того, что его дети должны были терпеть голод. Они могли есть то, что добывал Ранкстрайл браконьерством: отец не запрещал. Он никогда не препятствовал. Но не препятствовать и разрешать — это разные вещи.

Когда у них на столе дымилось жаркое из цапли, отец вставал и уходил в угол, на свой чурбан, с низко опущенной, как у проигравших, головой. Он сидел там до рассвета, вырезая чудесные деревянные фигурки, которые мало кто мог бы купить.

После смерти матери, отчасти за счет работ по дереву, отчасти благодаря добыче Ранкстрайла, семья продолжала сводить концы с концами не хуже других жителей Внешнего кольца. Но вдруг на отца стали находить приступы кашля. С приходом зимы у него началась и лихорадка: его трясло целыми днями, а когда немного отпускало, отец был настолько измучен и ослаблен, что неделями не дотрагивался до резца и зубила. Аптекарь прописал ему сложные отвары из ромашки, белладонны и корня валерьяны и посоветовал пить как можно больше говяжьего бульона, в один миг сведя к нулю и без того скромные семейные сбережения.

Таким образом, перед Ранкстрайлом встала еще одна проблема. Первая идея, пришедшая ему в голову, — больше заниматься браконьерством. Нужда сделала его неосторожным. Но попался он не во время охоты: с его необыкновенным слухом и чутьем ни один егерь не мог надеяться схватить его. Но однажды, желая наконец поймать дикую утку, которую он караулил долгие ночи напролет, Ранкстрайл слишком задержался: проблески зари уже отражались в воде рисовых полей, и перелезть через стену было немыслимо. Ему пришлось войти в город со стороны дороги. И всё бы ничего, — сонные охранники равнодушно посапывали у Больших ворот, — если бы какой-то изголодавшийся хорек не начал тыкаться мордой в набитый мешок Ранкстрайла, вызывая хохот и привлекая внимание стражников на стенах.

Добыча была конфискована, а его самого отвели в караулку. Наказание заключалось в двенадцати ударах плетью. По окончании ему объяснили, что наказанию можно было подвергнуться один-единственный раз: если он еще раз попадется на браконьерстве и по оставшимся шрамам будет видно, что это не в первый раз, его ждет изгнание из города. Его и всех его родных. Все вон. Варил позволил им жить в его стенах. Тот же, кто не уважает его законы, должен немедленно убираться и искать себе другое место, где жить и где подыхать.

Ранкстрайл, шатаясь, вышел из караулки и упал на землю. Он лежал там, пока солнце не поднялось высоко над городом и не задул ледяной северный ветер.

Стыд пересилил боль. Отец бы умер, узнав об этом. Ранкстрайл поклялся, что об этом никто никогда не узнает. Даже Вспышка. Никто и никогда. Он сам как-нибудь вылечит под одеждой свои раны.

Но оставалась проблема еды. Он не мог больше рисковать. А без охоты все в его доме умерли бы с голоду.

В тот самый момент мимо него прошел глашатай, напоминая всем и каждому, что графство Далигар, располагавшееся всего в двух днях ходьбы, снова призывало на свою службу наемников, официально именовавшихся легкой пехотой и кавалерией. Последний призыв был много лет назад, когда ужасный Проклятый Эльф побывал в городе, уничтожая кур, людей, собак, канареек, а возможно, и котов, коров, овец, козлов, баранов и заодно золотых рыб в фонтанах. Ранкстрайл уже слышал эту историю, когда родилась его сестра Вспышка, и задавался вопросом, был ли Далигар обыкновенным городом или все-таки каким-то зверинцем. Свихнувшийся Писарь рассказывал свою версию: по его словам, малыш Эльф лишь воскресил курицу, тем самым отдалив, пусть всего на один раз, грусть смерти. Эта бессмыслица в очередной раз доказывала Ранкстрайлу, насколько недостоверными были рассказы писаря.

Спустя годы Эльф все еще не был схвачен. Может, он уже умер — наверное, от страха перед всеми героями, бросившимися на его поиски; во всяком случае, он не давал о себе знать.