Приключение в наследство - Кирилл Кащеев Страница 19

– Убью! – отплевываясь налипшей на башмак грязью, соломой и выбитым зубом, Охрим ринулся в погоню.

Катерина летела по проходу, кажется даже не задевая ногами грязь и лужи. Калитка, лаз, низкое окошко, уступ на стене, что-нибудь, Господи Христе! Выставила руки, чтоб не врезаться в глухую каменную стену. Она была в тупике! С безнадежным криком девочка обернулась. На нее мчался Охрим. Катерина размахнулась… и деревянный башмак впечатался казаку в лоб. В тот же миг из-за груды бочек вылетел второй башмак… и врезался Охриму в затылок. Раздался стук – две деревяшки столкнулись с костью. Охрим покачнулся, лицо у него стало совершенно бессмысленным, глаза закатились… Бочка позади него свалилась набок и покатилась, подсекая Охриму колени.

– А-а-а-а! – Охрима швырнуло на каменную стену. Катерина едва успела отпрыгнуть в сторону. Вынырнувший из-за бочек Савка схватил ее за руку и поволок за собой:

– Я тебе у казацких котлов каши добыл, а ты! Куда ж тебя понесло!

В другой руке у парня дымился лыковый туесок с кашей.

– Держи их! Шпионы-ы-ы! Лазутчики! – вдруг взвыл за спиной Охрим.

– Опять нечестно! – чувствуя, как перехватывает дыхание, прохрипела Катерина.

– А то что ж ему не поорать: мне девка башмаком все зубы выбила! – выдохнул Савка, затаскивая ее под прикрытие замкового колодца. Мимо с громким топотом пробежал отряд казаков. Свет загорающихся факелов засверкал на остриях пик. – Тихо давай! – и, перехватив туесок с кашей в зубы, на четвереньках пополз под прикрытием длинной поилки. Выглянул из-за края, предостерегающе останавливая Катерину взмахом руки. Неподалеку виднелась дверь кухни.

– Не поферит Олена, фто ты штолько ходила – и отак отмылась! – одаривая вконец изгвазданную грязью Катерину едким взглядом, сквозь ручку туеска прошамкал Савка.

– Это мне говорит хлопец, что стоит на карачках с туеском в зубах? – шепотом окрысилась Катерина.

Савка вытащил туесок из зубов:

– Бежим!

Двор на краткий миг опустел, Савка кинулся к нижней галерее замка. Подтянулся, роняя крошки каши из туеска, перескочил балюстраду и втянул Катерину за собой. По галерее сновали слуги: торжественным шагом несли полные блюда с яствами, а обратно двигались торопливой побежкой, волоча опустевшие ступки и казаны, корзины с обглоданными костями, катили пустые бочонки. Савка с Катериной миновали галерею и нырнули в низенький проход. Савка стремительно понесся по узкой винтовой лестнице, Катерина едва поспевала за ним. На галерее раздался грохот падающей посуды и густая ругань, перекрывая все и всех, слышался рев Охрима:

– С дороги! Геть! Тут они! Трымай лазутчиков!

– Простите, пан! – Савка подхватил с подноса оловянную супницу, водрузил на ее место туесок с кашей и рванул вверх, обгоняя вереницу слуг.

– Что? Куда? – завопил обездоленный слуга.

– Ты неси куда нес! Так велено! – через плечо бросил Савка и гадюкой зашипел на Катерину: – Возьми хоть что!

– А ну пусти! – орали снизу лестницы, а кто-то пронзительно верещал в ответ:

– Куда прешь, там паны старшина гулять изволят!

Движение слуг на лестнице сбилось, вытягивая шеи, они пытались заглянуть вниз… Катерина выдернула из чьих-то рук кувшин с вином и, прикрывая им рваную рубаху, побежала за Савкой.

– Спокойно иди! – снова зашипел он, и в середине вереницы слуг они вступили в зал.

В зале было светло как днем от множества свечей в сотнях беспорядочно расставленных подсвечниках, настолько разных, что можно было не сомневаться: это взятая по шляхетским имениям и княжьим городам добыча. В углу на скамье старый казак перебирал струны кобзы [26], негромко напевая:

– У Царьграде та на рыночку, ой, пье Байда мед-горилочку…

Его голос терялся в воинственных возгласах и стуке поднятых чаш – за длинным пиршественным столом гуляли паны старшина.

– Здравия пану гетману Косинскому и за погибель всего семейства Острожских! – взревел краснолицый полковник, вздымая серебряный кубок. Стол откликнулся дружным ревом десятка здоровых глоток, застучали подковы богатых сапог, с лязгом вылетали и снова вбрасывались в ножны казацкие сабли. Сидящий во главе стола Косинский чуть склонил голову, позволяя перьям на шапке качнуться:

– А я пью за славное лыцарство запорожское!

И снова приветственный рев, распугивающий бродящих по залу псов и куда более многочисленных свиней.

– На тебе, хрюшка моя, сальца! – забормотал растроганный полковник, подманивая изрядно раскормленного хряка. – Ты гляди, жрет! Сало! То ты, может, мамку свою сожрал, бовдур [27]свинячий! Сейчас ты сальце ешь, а потом я тебя съем! – и, довольный этой немудрящей шуткой, захохотал, тряся откормленным чревом.

– Кто вас пустил сюда в таком виде?

Катерина едва не уронила кувшин. Распорядитель пира залепил Савке по лбу ложкой, которой пробовал блюда.

– Оборванцы в зале! Вовсе замок оскотинился при этих лотрах-казаках! – выпалил распорядитель в сердцах и тут же осекся, со страхом и ненавистью покосившись на ребят. – Несите то до покоев пана каштеляна… ох, Езус-Мария, до покоев пана гетмана, и чтобы я вас никогда больше не видел!

– Как скажете, пан! – Савка поклонился и бегом рванул через зал, потому что на лестнице уже слышались вопли. В зал кубарем влетел вбитый сквозь двери слуга, и на пороге нарисовался ревущий от ярости Охрим. Катерина успела заметить, что рот и голова у него окровавлены, и от ужаса ноги у нее подогнулись: если он сейчас ее увидит…

– Кто впустил сюда хама? – взревели паны старшина, и вскакивающие из-за стола высокие мужчины закрыли бегущую через зал маленькую девочку с медным кувшином.

– Сюда, живо! – Дубовая створка захлопнулась за спиной у ребят, отрезая стоящий в зале ор. Словно потерявший след пес, Савка завертелся на месте – узкий и короткий коридор вел всего к одной двери: ни лестницы сбежать, ни хоть бойницы, чтоб осмотреться.

– Добре! – решившись, Савка распахнул единственную дверь… ребята испуганно замерли на пороге. Они и впрямь попали в покои каштеляна. Слабо теплящаяся лампадка выхватывала из темноты кровать – льняной балдахин распорот ударом сабли, да так и не зашит, зато пуховую перину недавно взбили и застелили меховым покрывалом. Сундуки у стен переворошили – крышки выломаны или изрублены. Единственной целой мебелью оказалось деревянное кресло с прикрепленным к нему наклонным пюпитром.

– Что тут? – шепотом, точно боясь потревожить тишину покоев, прошептал Савка.

– Свитки всякие, бумаги… На польском, на латыни, на руськой мове [28]… – в неверном свете приглядываясь к листкам, прошептала Катерина.