Зима и лето мальчика Женьки - Наталья Ковалева Страница 19

Деньгами Косте платили редко. В те дни, когда кто-нибудь совал пастуху в ладонь мятый рубль или — неслыханное богатство — зеленую «трешку», Костик чувствовал себя к сказочным богачом и тратил деньги, не скупясь. Первым делом покупал карамельки — «Дунькину радость», и раздавал ее ребятне и собакам. Затаривался дешевым табаком и тоже был готов щедро отполовинить. Казалось, в те сладкие моменты он всему миру показывал: смотрите — у Костика деньги есть. Точно несчастный рубль на миг делал пастуха равным всем тем, на кого он обычно смотрел снизу вверх. Говорили, что Костику была положена пенсия по инвалидности, но все деньги получала его старшая сестра, у которой пастух время от времени столовался и ночевал.

Все эти подробности Женька, конечно, знал: тетя Аня рассказывала, и все вздыхала, и все твердила:

— Его пожалеть — Божье дело.

И Женька жалел.

Брига растянулся на тюке и прислушался к шуму дождя. Костик затянулся едкой «Примой». Курил он сладко, долго.

— Дай курнуть? — попросил Женька.

Бриге не нравился вкус папирос, но нравилось, как потом кружится голова и все вокруг становится немножечко нереальным. Звуки вдруг отдаляются, да и весь мир отходит в сторону. Жаль только, что это быстро проходит. Брига затянулся, закрыл глаза и представил себе, что плывет на плоту, и река качает его, качает…

Сквозь шум дождя вдруг отчетливо донесся коровий рев — не мычанье, а отчаянный вопль, — и тут же оборвался. Костик вдруг рухнул рядом на тюк и зажал уши, что-то залопотал, завсхлипывал. Брига не испугался: Костик же, как малыш, то плачет, то хохочет. Подождал. Пастух отпустил уши и замолотил кулаками по серому тюку бестолково и отчаянно.

— Ну, ты что? — отшвырнул бычок Брига.

— Вербу закололи-и-и. Костик плачет…

— Жалко?

— Жалко. У Вербы молоко сладкое-е. Она вот тут со звездочкой, — и Костик желтым от табака пальцем ткнул себя в лоб, морщинистый, с прилипшей прядью седых волос.

Брига кивнул головой, для него все коровы были одинаковы.

— А чего ее закололи-то? — спросил, чтобы не молчать.

— Талон получили.

Еще непонятнее стало. Какой талон? Почему из-за него корову режут?

— На машину денег надо, — пояснил пастух и потянулся к гармони.

Добавил, набрасывая изношенную лямку на плечо:

— Вербу сдадут, машину купят и будут ездить. Тр-р-р-р-р! — Затарахтел губами, вышло не смешно, да он и не хотел рассмешить — он объяснял. — Жалко Вербу. Костик у нее молоко сосал. Она стоит и ни ножкой не дернет. Трр-р-р-р… — затарахтел опять и побежал с гармошкой на плече.

Пятачок узкий, вокруг — стеной тюки; Костик, как карусельная лошадка, — возле них, по кругу, гармонь бьется на тощем животе.

— Тр-р-р-р-р…

Остановился, склонил голову на бок:

— Му-у-у-у! — замычал протяжно — и рухнул на земляной пол, закатив глаза. Все, «умер» Костик. Гармонь на живот — шмяк! Усталые руки ожили, вслепую дотянулись до круглых клавиш, побежали по ним. Что-то жалостливое, грустное, протяжное…

Женька подпер щеку чумазым кулаком. Мелодия у Костика выходила странная, неровная: она то плакала горько, то взвывала истошно, до визга, то вдруг басовито выговаривала кому-то незримому. Что играл? Неясно, свое что-то; попроси потом Костика повторить — не сможет. Женьке под этот плач думалось о том, что завтра уезжать, что Алена ходит хмурая и Анна Егоровна как-то совсем по-особому к нему относится: так больного любят и берегут до пронзительной тоски в глазах, только в глазах, а на словах — ни-ни… Каждое утро бодро так:

— Вставай, чумазей, опять вчера улягся, пятки не отмыв?

Мыл Брига ноги, мыл. Мог бы — давно бы кожу с пяток содрал. Но Анна Егоровна все равно говорила про пятки и то ворчала, то вдруг обнимала и молчала долго-долго. От этого становилось совсем грустно, и Брига рад был заняться каким-нибудь делом: за водой ли сбегать к колонке, куриц ли покормить — вырывался из кольца полных рук, таких нежных, таких ласковых, что всякий раз разреветься хотелось.

Нет, Брига не боялся возвращаться; но на сердце было тяжело.

— А мне скоро в детдом надо, — сказал Женька, чтобы не держать в себе слова.

Костик открыл глаза. Гармонь перестала плакать.

— Брига едет?

— Едет, — вздохнул.

— Не надо ехать. Костик скучать будет.

Брига отмолчался. Скучать он и сам будет. Дождь забарабанил по крыше сильнее…

— А не ехать?

— Не выйдет. Сыграй лучше… ту, — и Брига засвистел «В Кейптаунском порту».

Черт знает где ее подцепил Костик, но разудалый мотивчик пришелся Женьке по душе. Он только злился, что Костик слов не знает.

Пастух покорно растянул гармошку и шарахнул звонко, разухабисто. Брига защелкал пальцами в такт. Дождь задробил по крыше. Веселье… Завтра утром застучат колеса электрички, и поедет Брига в свой детдом. Останется Костик один… Ах, как весело! Твистовая мелодия режет свое: «Где можно без труда добыть себе и женщин и вина», — сбиваясь, фальшивя… ну, не ложится она на полированные Костиными пальцами клавиши! Костик хмурится, но по третьему кругу:

— В Кейптаунском порту, с пробоиной в борту…

Где он, этот порт? Что такое такелаж? Да к черту «Жаннетту», с пробоиной ее или чем там!.. Цыганочка с выходом. Чисто так, лукаво, жарко, маняще… Женька замер. Ворохнулась в душе силища, неуемная, темная, как прокопченные ветрами стены… И ноги пошли в замысловатых коленцах. Гармонь нервно, рвано — и ноги так же… Точно не сам, точно за него кто-то выдает… И — ха! Вдруг коряво, хлопая по голенищам несуществующих сапог, грудь колесом, упрямый подбородок вверх. Так их, так! И замереть бы надо: ведь не плясал отродясь, — а он вон пляшет, пляшет! Цыганское неистовство, всей мощью, жаром в кучерявую голову… И уже все равно, и Костик слез не вытирает, знай наяривает. Пляшет Брига, пляшет, точно хочет выплясать всю свою тоску, вбить ее в земляной пол, как тысячи тысяч его соплеменников до него, кочевое шалое племя, вечно презираемое, вечно гонимое, но живучее, гордое…

Гармонь вдруг вскрикнула и смолкла. Костик вытер лицо тыльной стороной ладони. И только тут Брига понял, что и с него течет; слизнул с губы соленую каплю. Пот? Слезы?

— Иди! — Костик рукой поманил, а глаза распахнуты, и в них потолок с мощными балками, тюки и изумление такое, точно вот жемчужину нашел — и что с ней теперь делать?

Брига присел рядом. Костик скинул потрепанный ремень с плеча и передал гармошку Бриге. Сам и лямку накинул. Женька замер от сладкой тяжести. Костик положил его руки на круглые клавиши, осторожно, каждый палец.

— Нет… — мотнул Женька головой, хотел инструмент пастуху передать, но тот рявкнул, зычно:

— Бери!!! Вот так, — и переставил Женькины пальцы.