Рождённые волевыми - Кристина Александрова Страница 2

У нас очень маленькая деревня, все друг друга знают, и мы вроде бы должны держаться друг за друга, проводить как можно больше времени вместе. Только получается иначе: с определённого момента каждого из нас так нагружают работой, что не остаётся времени на простое общение – встречи, разговоры, да просто посиделки за чашечкой чая. Сейчас я с тоской вспоминаю, как это было и со страхом смотрю в будущее – из всей нашей старой компании я одна не прошла инициацию. И то, что я могу оказаться рядом со своими друзьями – или не оказаться – добавляет свою ложку горечи в и без того несладкий котёл чувств.

А ещё есть другая вещь, которая тоже по-своему смущает. Я всегда слышу тихий тонкий звук. Он исходит от каждого дома, от каждой автофермы и приборов на ней, от каждого волевого, и благодаря Кейну я знаю, что этот звук издаёт волевик. Когда-то давно я говорила об этом с мамой, и она сказала, что это умение ничего не значит – в конце концов, история знает, что были люди, слышавшие песнь волевика, но не сумевшие его приручить. И я сама не знаю, каково мне от этой мысли – спокойнее или страшнее в десять раз.

Ладно, безрадостная какая-то запись получилась. До инициации ещё целых четыре месяца, так что пока можно не волноваться. В конце концов, и у ребят, и у меня много работы. Они оберегают нашу деревню, а я помогаю маме на автоферме – изучаю статистику, обновляю программы, осваиваю медицину нового времени, да мало ли. В конце концов, у меня ещё есть младший братишка, которому нужна старшая сестра, какой бы она ни была – волевой или нет. Держаться рядом с близкими людьми в нашем хрупком мире особенно важно, и я хочу быть для него таким важным человеком. Ведь однажды ему будет так же страшно, как мне, и он тоже предстанет перед самородком волевика в зале совета, как это будет со мной. И, как и Кейн есть у меня, я буду у своего брата. Вот, что должно меня сейчас волновать.

На этом, пожалуй, всё. Встретимся снова месяцев через сто, когда я вдруг вспомню, что у меня есть дневник, или через пару недель, если мама об этом вспомнит и заставит меня вести записи. Или если случится что-то совсем из ряда вон, но, будем надеяться, этого не будет.

Будем надеяться.

Всё случилось так внезапно, что я не успела ничего понять. Только сейчас, с дневником и ручкой, я постепенно прихожу в себя и осознаю – всё было на самом деле, от начала до конца. Права была мама, когда говорила, что дневник мне нужен – теперь я это вижу.

Всё началось с того, что Кейн ввалился в мою комнату, пока я ещё спала. Отвратительно с его стороны, даже не дождался, пока я проснусь; и ещё более отвратительно со стороны мамы – мимо неё он никак не мог проскользнуть. Но самое отвратительное во всём этом было само пробуждение.

– Несс, – слышала я сквозь сон. – Ты такая милая, когда спишь, что мне даже жалко тебя будить. Но надо вставать, у меня к тебе важный разговор.

Моё полное имя – Ванесса, и до этого момента никто так его не сокращал, потому что не было нужды – в детстве у всех нас были эти идиотские клички, за которые сейчас сгоришь от стыда. Наверное, поэтому я не просто проснулась, а подскочила на кровати, чтобы посмотреть в глаза смельчаку. Им оказался Кейн, и я, видимо, спала ну очень крепко, раз не могла узнать его по голосу.

– Идиотское прозвище, – сказала я. – Похоже на Несси.

– Нет, – Кейн покачал головой. – Нисколько не похоже. Это похоже на Ванесса, которая вдруг стала ближе и теплее. Ну… то есть…

Кейн замялся и неловко заулыбался, и я только в тот момент заметила, как он волновался. Конечно, он думает, что у него получается это скрывать, но я знаю его достаточно долго. Знаю эту позу, в которой он сидит – как будто сжался и прячется от всего мира. Мне знакомо и то, как дрожат его губы, когда он пытается сжать их, чтобы не выдать своих чувств, но при этом пытается казаться расслабленным. Я видела такое, когда мы сидели на лавочках в трёх шагах от зала, где проводятся церемонии инициации – Кейн просил проводить его до дверей, когда ему нужно было пройти через это.

А Несси – это сказка о чудовище, которое живёт в озере между Маргандалором и Ткагарадой. Говорят, что когда-то оно было человеком, даже волевым воином… кажется, его звали Нессиар. Он был против войны между деревнями – тогда ещё они были городами – и пытался помирить извечных противников, но у него ничего не вышло, хорошо ещё хоть жив остался. И тогда он ушёл жить в лес, потому что не мог видеть, как люди уничтожают друг друга руками волевых, и поселился на берегу озера, а потом и вовсе решил жить в нём. Потому что его волевик принял его сторону и защитил его, дал возможность дышать под водой, а потом и вовсе превратил в чудовище. Эту сказку рассказывают всем, кто хочет влезть в это озеро, или всем, кто спрашивает, почему волевой не может касаться волевика. В конце концов, пусть волевик и разумен, воля его хозяина превыше его воли; но волевик – как лекарство с побочными эффектами. Примешь – и получишь дозу вредного вещества, то есть прикоснёшься – и расплатишься.

Кейн улыбался и молчал, а я начинала волноваться вместе с ним. Его волевик крутился вокруг запястья светящейся голубой лентой, и мне показалось, что он тоже переживает.

– Кейн, – позвала я. – У тебя всё хорошо?

Он перестал улыбаться, покачал головой. Теперь я заволновалась всерьёз. Он придвинулся ближе, не стесняясь того, что я даже не вылезла из-под одеяла, а он только что пришёл с рейда, в настолько запылённой униформе, что ни за что не догадаешься, что она на самом деле чёрного цвета. Он обнял меня, и я ощутила его запах, такой… неповторимый, каждый человек пахнет по-своему. У него это – одеколон, или что там используют мальчики для бритья, а ещё его одежда хранила запах средства для стирки, напоминавшего аромат первого снега, такое делает только его мама, ла Клара. Кейн обнимал меня, и это было так не по-дружески, так по-другому, что я растерялась.

– Не хорошо, – тихо сказал он. – У нас кое-что случилось во время рейда. Мы с Тэй нарвались на засаду, у нас чуть не взорвалась машина. Нас прикрыли, но я впервые понял по-настоящему, что… ну, могу не вернуться.

Я молчала, не знала, что сказать. Воображение моментально нарисовало картинку – как Кейн и Тэй ехали вместе ночью на огромном внедорожнике вдоль стены, окружавшей деревню. Как было темно, как ветки деревьев, обступавших дорогу, образовывали безумно узкий коридор. Фары освещают его на несколько метров вперёд, и если кто-то не вовремя выскочит, не сразу заметишь. Дальше воображение не работало, а Кейн не спешил рассказывать. Он вдруг заговорил о другом.

– Несс, я… Я тут кое-что понял, – невнятно сказал он, и прижал меня ещё крепче, а я вслушалась внимательнее, боясь пропустить его слова мимо ушей. – Я… я кое-что чувствую к тебе… то есть… В общем, я люблю тебя и хочу, чтобы ты об этом знала.

В тот момент у меня перехватило дыхание. Мне такого никто и никогда не говорил, кроме мамы, и, может быть, папы, я не помню. Это было так ново, так неожиданно, что я растерялась и не знала, что сказать. Но то, что было приятно – точно.