Липкий киллер - Дмитрий Щеглов Страница 2

— У нас так не стригутся, — ворчала она.

Пришлось ей популярно излагать теорию поступательного движения прогресса.

— Глубинка у вас тут, что сделаешь, цивилизация в медвежьи углы медленно доходит. Небось спикера от бартера отличить не можете, лаптем «шти» до сих пор хлебаете, а Лазурный берег и вовсе не знаете на берегу какого моря.

— Ты москвич, наверное? — спросила парикмахерша.

— Ага, — не подумав, я подтвердил.

— С тебя сто рублей.

В парикмахерской, молча слушавшей нашу пикировку, засмеялись. Пришлось держать марку и небрежно отдать сторублевку, хотя самая дорогая стрижка, указанная на листке бумажки, приколотой к входной двери парикмахерской, равнялась сорока рублям. Встав из кресла, мне надо бы сразу уйти, а я еще повертелся перед зеркалом, мешая парикмахерше убирать рабочее место.

— Наверное, на Лазурный берег собрался? — ехидно спросила она. — Приедешь обратно, зашел бы рассказал, как там во Франции. Как в казино, как в Монте-Карло. Как лангусты с анчоусами.

В глаза, конечно, я не видел никаких лангустов и не знал, с чем их едят, с анчоусами или без, поэтому, чтобы последнее слово осталось за мной, буркнул на выходе:

— Ладно, так и быть, если нет у тебя жениха, черкну пару строк, вижу, очень тебе понравился.

В парикмахерской снова засмеялись.

— Подрасти сначала, жених, — услышал я из-за закрытой двери.

Все лето я проводил у бабушки с дедушкой в небольшом старинном городке среди колокольного звона множества церквей и пасущихся коз. Мои друзья, ровесники Настя и Данила, составляли нашу компанию не разлей вода. Когда вчера после стрижки я заявился домой, бабушка всплеснула руками:

— Боже мой, что с тобой сделали, за что? Совсем стричь не умеют. — И повернулась к деду: — Я тебя, старый, больше в парикмахерскую не пущу.

А дед спросил:

— Кто тебя так оболванил?

Как им объяснить, что у меня на голове последний писк моды. Поэтому сейчас, стоя у калитки Настиного дома, я ожидал какой-нибудь едкой реплики. Анна Николаевна внимательно с ног до головы оглядела нас с Данилой и культурно промолчала. У Насти был с собой рюкзак, который я взял и закинул на плечо. С собой я прихватил только бинокль. У Данилы в руках был целлофановый пакет. Можно было трогаться в путь. Анна Николаевна давала последние наставления:

— Пасеку у деда обходите стороной. Пчелы не дай бог вас покусают.

— А пасека большая? — спросил Данила.

Я не придал значения его вопросу.

— Большая, — ответила Анна Николаевна. — Идите, а то опоздаете на автобус.

Когда мы отошли от дома метров на сто, Данила передал мне свой пакет и, сказав, что нас догонит, побежал по направлению к своему дому. Я подумал, что он решил переодеться, глядя на нас с Настей. Заглянув в его пакет, я увидел шорты, майку и тапочки. Выходит, нет. Куда же он понесся? Мы с Настей торопливым шагом шли к автобусной станции. Мне хотелось у нее уточнить деликатный вопрос: кого же все-таки первым пригласила она сопровождать себя, Данилу или меня? Роль второго плана била по моему самолюбию. Только я собрался невинно сформулировать вопрос, как Настя, догадавшись, о чем пойдет разговор, перевела его в другую, невыигрышную для меня плоскость.

— Прическа твоя мне нравится, — сказала она.

После той критики, которую я слышал второй день, слова в ее устах были как бальзам на израненную душу. Я на всякий случай покосился, постаравшись удостовериться в ее искренности. На лице подружки сияла благожелательная улыбка. Никакого подвоха, это не сочувственный взгляд Данилы. Смутившись, я начал непроизвольно краснеть. Теперь, конечно, вопрос о первенстве будет звучать слишком вызывающе. Погладили тебя по шерстке, чего еще надо, иди и сопи в две дырочки. А Настя стала развивать эстетствующий взгляд:

— Красоту не каждый чувствует и понимает. Надо быть от рождения художником или поэтом в душе, чтобы правильно воспринимать прекрасное. На это способны только единицы, личности, одухотворенные натуры.

Бальзам, разлившись по душе, по-моему, достал до пяток. Я, как кот, которому поднесли сметаны, жмурился на солнце и приготовился слушать дальше. Наконец-то оценили, и кто! Мысленно я уже начал сооружать фундамент для пьедестала, на который собиралась вознести меня Настя, когда последовал отрезвляющий душ.

— Взять хотя бы твою прическу, твой чубчик, — не ожидая подвоха, я благодарно посмотрел ей в глаза. В них искрился неподдельный смех. — Во всем городе ты единственный такой.

— Какой «такой»? — до меня начало доходить, что надо мною форменным образом издеваются.

— Модный панк! Видишь, на нас все оглядываются.

И правда, проходящая мимо молодая парочка показала на нас рукой. За спиной я расслышал, как девушка сказала.

— Видишь, какая сейчас мода?

На что последовал незамедлительный ответ:

— На молодого козла с бородкой похож.

Тьфу, и угораздило же меня вчера постричься. Если в городке так смотрят на мою прическу, то что будет в деревне, в которую мы едем. Зря я кепку не взял с собой, натянул бы ее сейчас на голову и не позорился. Хочешь как лучше, а получается как всегда. Сзади мы услышали топот. Нас догонял Данила. Никакую одежду он не сменил, а догонял в том же черном костюме, который, чувствовалось, давил ему под мышками.

— Фу, аж запыхался.

В руках у него был огромный, ведерный, не меньше, прокопченный, черный чайник. Трудно было догадаться, из какого металла и когда он был сделан, толстый слой копоти украшал подзаборный раритет. После татарско — монгольского ига, наверное, на Руси остался, на костре чай в нем кипятили на всю рать Мамая.

— Ты на свалку бегал? Зачем он нам? — возмущенно в два голоса воскликнули мы с Настей.

— Подарок деду.

— Выкинь этот хлам, — посоветовал я приятелю.

— Или неси его сам, — сказала раздосадованная Настя и взяла меня под руку. Понятно, рядом с кем ей не стыдно идти. Я ведь одет в так называемом клубном стиле, на меня оборачиваются, как на знаменитого киноактера.

А Даниле хоть бы что, он не испытывал неловкости. Сгибаясь так, как будто чайник весит два пуда, он, независимо насвистывая, шел рядом. Вот и автовокзал. Мы подошли прямо к отходу автобуса. Деньги получал водитель. Мы заплатили за билеты и вошли в автобус. О том, как рассаживаться, даже вопрос не возникал. Настя сразу села у окна и показала мне на место рядом с собою. Данила с чайником сел впереди. «Правильно, — мысленно усмехнулся я, — не будет Настя позориться перед пассажирами таким раритетом. Закопченный чайник — не икона старинного письма. Лучше пусть рядом будет сверхмодный чубчик из грядущего времени, чем древняя утварь из прошлых веков». Автобус был наполовину заполнен. Водитель посмотрел на наручные часы и хотел уже было закрыть дверь, когда в салон бабочкой впорхнула девчонка, больше похожая на небесное создание. С лубяной картинки сошла восточная красавица. Забыв про Настю, я бесстыже стал пялиться на нее.