Ночная школа. Наследие - Кристи Доэрти Страница 2

— Выпустите меня отсюда. Ну пожалуйста…

Когда дверь наконец распахнулась, это оказалось для нее такой неожиданностью, что девочка буквально вывалилась из дверного проема — прямо в объятия полицейского. Впрочем, объятия — это сильно сказано: полицейский, слегка поддержав ее, отступил на шаг и посветил в лицо Элли фонарем, луч которого выхватил из темноты ее бледное, залитое слезами и потом лицо и растрепанные волосы.

Полицейский посмотрел поверх ее головы на другого копа и ухмыльнулся. Элли огляделась и увидела Марка. Бейсболки на нем не было, голова уныло клонилась к груди, а за руки его крепко держал второй полицейский, ответивший на ухмылку своего коллеги широкой довольной улыбкой.

Несмотря на шум в полицейском участке, Элли распознала голос отца с такой же легкостью, как если бы тот находился рядом с ней. Пригладив ладонью растрепанные волосы, она устремила взгляд в приоткрытую дверь.

«У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность. Еще раз прошу простить за доставленное беспокойство», — услышала Элли. Она прекрасно знала этот просительный извиняющийся тон, связанный с ее поведением и необходимостью объясняться по этому поводу. Потом услышала голос другого мужчины, но слов не разобрала, после чего до ее слуха снова донесся голос отца.

— Мы предпримем все необходимые в таких случаях меры. И в этом смысле ваш совет мне очень понравился. Мы все обсудим, и я завтра же приму решение.

«Решение? Какое, интересно знать?»

Наконец дверь распахнулась, и серые глаза Элли встретились с голубыми усталыми глазами отца. У девушки на мгновение сжалось сердце. С помятым небритым лицом он выглядел старше своих лет. Кроме того, показался ей чрезвычайно утомленным, даже, пожалуй, вымотанным.

Подойдя к конторке дежурного, отец передал какие-то документы женщине в полицейской форме, которая, едва на них посмотрев, положила их поверх стопки лежавших у нее на столе бумаг. Потом выдвинула ящик стола, извлекла из него конверт с принадлежавшими Элли вещами и подтолкнула по столу к посетителю. Затем, не взглянув ни на отца, ни на дочь, механическим, какими-то неживым голосом произнесла:

— Вы, мисс, освобождаетесь под поручительство вашего родителя. Можете идти.

Элли неловко поднялась с деревянной скамьи и направилась вслед за отцом по ярко освещенному коридору к выходу.

Когда они оказались на улице, Элли первым делом глубоко вздохнула, набрав полную грудь прохладного ночного воздуха. Впрочем, облегчение, которое она испытала, покинув полицейский участок, мигом улетучилось, когда она вгляделась в мрачное лицо отца. Так и не сказав друг другу ни слова, они направились к машине, стоявшей на противоположной стороне улицы.

Подойдя к их черному «форду», отец открыл замок электронным ключом, на что машина отозвалась своего рода приветствием — приятным, похожим на тихое чириканье звуком. Когда отец устроился на переднем сиденье и завел мотор, Элли порывисто повернулась и вперила в родителя исполненный раскаяния и невысказанных объяснений взор.

— Пап… — начала было она.

Отец, глядя прямо перед собой и выпятив челюсть, бросил:

— Только не надо этого, Элисон…

— Чего «этого»?

— Разговоров, вот чего. Сиди тихо и не мешай мне вести машину.

После подобной отповеди поездка само собой проходила в полном молчании. Даже когда они подъехали к дому, отец вылез из машины, не сказав дочери ни единого слова. Выбравшись, в свою очередь, из салона, Элли почувствовала, что овладевшее ей еще в полицейском участке беспокойство продолжает расти.

При всем том отец не казался ей злым. Скорее, бесстрастным и опустошенным.

Элли поднялась по ступенькам, вошла в дом и поплелась по коридору, миновав пустующую комнату брата. Оказавшись в тепле и безопасности своей спальни, она первым делом подошла к зеркалу и некоторое время разглядывала собственное отражение. Ее красно-рыжие, крашенные дешевой имитацией хны волосы торчали во все стороны, тушь для ресниц размазалась и черные потеки красовались даже на висках; впрочем, остальной мэйкап тоже пострадал. Короче, выглядела она неопрятно и неухоженно, да и пахло от нее неважно — потом и страхом.

— Что ж, — сказала она, обращаясь к своему отражению. — Если разобраться, все кончилось не так уж плохо.

Когда она на следующий день проснулась, время приближалось к двенадцати. Выбравшись из-под мятого пухового одеяла, натянула джинсы и белый топ с жилеткой. Потом подошла к двери и осторожно приоткрыла ее.

В доме стояла мертвая тишина.

Выйдя из комнаты, Элли на цыпочках проследовала на кухню. В огромные окна потоком лились солнечные лучи, отражаясь в идеально чистых поверхностях кухонного стола и стойках домашнего бара. На стойке Элли увидела тарелку. Там лежали приготовленные для нее белый хлеб и масло, чуть подтаявшее на солнце. На плите стоял горячий чайник, а в чашке лежал пакетик с чаем.

Как ни были печальны ее дела, есть все равно хотелось. Поэтому Элли сразу же намазала ломтик хлеба маслом и сунула его в тостер. Включила было радио, чтобы заполнить звуками царившую тишину, но, секунду подумав, выключила. Жуя поджаристый хлеб с маслом и запивая его чаем, Элли машинально пролистывала вчерашнюю газету, но взгляд у нее был отсутствующий, а мысли далеки от газетных статей. Лишь покончив с нехитрым завтраком, она заметила стикер на двери.

«Э. Относительно второй половины дня. Не вздумай уходить из дома».

В конце послания стояла заглавная буква «М».

Повинуясь внезапному порыву, она потянулась к телефону, чтобы позвонить Марку, но телефона на привычном месте на холодильнике не оказалось.

Облокотившись о стойку бара, она некоторое время в задумчивости выбивала по ней пальцами дробь, слушая размеренное тиканье настенных часов. От нечего делать принялась эти звуки считать.

«Итого, девяносто шесть ”тиков“. Или ”таков“? И как только люди их различают?…»

— Не вешать нос! — произнесла она наконец громким голосом и даже хлопнула ладонью по доске бара, словно припечатав эти слова. — Пошло оно все к такой-то матери…

С этими словами она выбежала из кухни, влетела к себе в спальню и выдвинула верхний ящик письменного стола, чтобы достать свой «леп-топ».

Но ящик оказался пустым.

Некоторое время Элли озадаченно вглядывалась в пустоту ящика, пытаясь понять, что может означать отсутствие ее компьютера. Хотя она старалась не поддаваться унынию, плечи у нее словно сами собой ссутулились, а голова поникла…

Родители вернулись домой под вечер, то есть по их меркам довольно поздно. Элли их заждалась, и всякий раз, когда рядом с домом хлопала дверца машины, срывалась с места и бежала в надежде к окну. Но когда они наконец вошли в двери, надела маску равнодушия и уставилась в экран большого телевизора, стоявшего в гостиной перед кожаным диваном. При этом, правда, забыла включить звук.