Неро Корлеоне. Кошачья история - Эльке Хайденрайх Страница 2

«Furbo! — кричал крестьянин, — Хитрец! Diabolo nero! Черный дьявол!» Но поймать котенка ни разу не сумел, а животные во дворе, переведя дух, говорили: «Хоть бы все обошлось!»

Но все шло не очень хорошо.

В кратчайшее время Неро зажал всех в кулак, точнее сказать, в свою маленькую белую лапку с острыми, как ножи, когтями. Куры каждый день добровольно приносили ему свежее яйцо, с тех пор как он однажды открыл свою маленькую пасть с острыми зубами, громко фыркнул и объявил:

— Я, собственно, могу так долго гонять вас по всей округе, что у вас времени не останется откладывать яйца. — Он распушил свои длинные белые усы и выдрал у Камилло, самого храброго петуха, парочку перьев, после чего глупые куры до смерти испугались и безропотно подчинились: каждый день свежее яйцо для Неро. Он раскалывал его на камне и выхлебывал. Причмокивал, мурлыкал и жмурил круглые ядовито-зеленые глаза, превращая их в узкие щелочки. Но ничто не ускользало от его внимания. Почти покончив с едой, он всякий раз звал глупышку Розу и позволял ей доесть остатки. Она всегда сидела чуть поодаль, с восхищением смотрела на него и смиренно ожидала своей очереди, а он никогда о ней не забывал. Пожалуй, это была единственная хорошая его черта — забота о глупышке Розе. Он защищал ее, делился с ней трофеями своих набегов, по вечерам приводил ее к жестяной миске, если она опять спала наверху в сене и пропускала кормежку. И к своей матери, Мадоннине, он питал определенное уважение, во всяком случае, никогда не поднимал на нее лапу.

Собака — и та при Неро пикнуть не смела. Два дня он наблюдал за ней с безопасного расстояния: оценил ее размеры, изучил длину ее цепи, поразмыслил о ее оскаленных зубах. На третий день он беззвучно подкрался к ней, старая собака даже не услышала его шагов. Она в испуге пробудилась от дремоты, только когда маленькая лапка — белая! — мягко легла на ее левый глаз.

— Это я, — сказал Неро, — и не начинай свой глупый лай. Задумайся на минутку — ты ничего не замечаешь? Вот так смотрят одним глазом.

— Что это значит? — заворчала старая собака и сверкнула свободным глазом на этого черного чертенка. Правда, неуверенно, потому что до сих пор ни одна кошка так бесцеремонно с ней не обращалась.

— А это значит, — мягко сказал Неро, — что одним глазом видишь не так много, как двумя. Если ты еще раз достанешь меня своим лаем, скаленьем зубов и тому подобной чепухой или разбудишь, когда я вздремну на солнце, тогда мне придется сделать вот так. — И он быстро царапнул одним коготком чувствительное местечко совсем рядом с закрытым глазом. Старая собака громко взвыла. — Тогда этот глаз, возможно, ослепнет, и у тебя останется, как уже сказано, всего лишь один. Я ведь только намекаю, я рад, что мы друг друга понимаем. Будь здорова, buon giorno. — Неро исчез.

У других животных аж дыхание перехватило. Камилло, петух, вздохнул:

— Мадоннина, что же это ты нам высидела?

Но Мадоннина, вылизывая свою трехцветную шерстку, сказала:

— Во-первых, мать любит всех своих детей одинаково, а во-вторых, почему вы всё это позволяете? Со мной он дурака не валяет. — Она посмотрела ему вслед, когда он как раз вспрыгнул на подоконник кухни, чтобы попробовать ванильный пудинг, который там остывал, и промурлыкала: — Ах, иной раз я нахожу его очень милым, этого плутишку.

— Милым? — возмущенно закудахтали куры. — Он дерзит и нас шантажирует!

А овцы сказали:

— Он прыгает нам на спину, спит в нашей шерсти и не дает нам стряхнуть себя, ме-е-е!

Старый осел простонал:

— С тех пор как этот появился тут и везде шныряет, у меня совершенно нет возможности размышлять. Две недели назад мне пришла в голову важная мысль, а теперь я даже не могу вспомнить, что это было. Кажется, речь шла о том, что, собственно, связывает мир воедино. Все ушло, я больше не могу сосредоточиться.

Мессалина фыркнула:

— С тех пор как этот оказался здесь, никто по-настоящему сыт не бывает, большую часть с тарелки он забирает себе.

А старая дворовая собака тявкнула:

— Если я когда-нибудь поймаю этого дьяволенка, то прокушу его прямо посередине… — Она хотела сказать «посередине спины», но тут крестьянка запустила в Неро тапочкой, и перед собакой внезапно предстал фырчащий черный шарик, в результате она изобразила приступ кашля, отдышалась и закончила свою речь несколько иначе, осторожнее: — Ах, посередине зимы у меня вечно першит в горле!

Так шли недели, и вот наступил канун Нового года. Выше крестьянского двора, на холме, стоял маленький домик, принадлежавший немецкой супружеской паре из Кёльна. Они приезжали сюда отдыхать по многу раз в году — чаще всего весной, но и в начале лета, и мягкой осенью, или на Рождество и Новый год — в большом старом автомобиле, с чемоданами, полными книг. Тогда в доме открывались ставни, его проветривали, зимой из трубы тянулся дымок, летом в садике ставили два зеленых шезлонга, и тогда супруги либо сидели у камина, либо лежали в шезлонгах и читали книги из чемоданов. Когда все было прочитано, они уезжали назад в Германию. Они всегда приветливо махали крестьянину из усадьбы, он махал в ответ, иногда они встречались на лугу и беседовали немножечко о погоде, о политике, о футболисте Лотаре Маттеусе; крестьянин приносил кочанный салат и свежую зелень из своего огорода, супруги доставали бутылку белого рейнского вина, а бродившая иной раз наверху вокруг дома Мадоннина получала мисочку молока.

Неро сразу же заметил: ага, что-то здесь происходит. Утром накануне Нового года ставни открылись. Полчаса спустя из трубы заструился дымок и запахло горящими дровами. А окна все равно стояли настежь. Через пожелтевший зимний луг Неро пробежал наверх, к дому, прыгнул на подоконник, а оттуда, поскольку никого не увидел, — прямиком в комнату.

Он еще никогда не бывал в комнате и внимательно все осмотрел. Сперва разобрался с возможными опасностями: есть ли тут куры с острыми клювами? Собака? Кто-нибудь, кто может бросить в него тапочкой? В комнате было так пусто и тихо, что отчетливо слышалось легкое потрескивание огня в камине. Из соседней комнаты доносился шум: кто-то словно бы возился со шкафами, — но здесь, в большой гостиной, царила полная тишина. Первый раз в своей кошачьей жизни Неро ступал по ковру, мягкому розовому ковру с узором в виде маленьких зеленых усиков. Он осторожно выставил лапки вперед, немного прогнул спинку, вытянулся, сделался о-о-очень длинным и с треском вонзил когти в шерсть. При этом он выдернул из ковра несколько ниток — это ему понравилось, и он таким же манером процарапался по всему краю ковра до софы. Софа была зеленая с толстыми розовыми подушками. Неро встал на задние лапы, а передними проверил — хорошо, очень хорошо, необыкновенно мягко, почти как сено в усадьбе, но не так колко. Одним прыжком он оказался наверху, немножко потоптался на месте и зарылся в подушки.