Мороженое в вафельных стаканчиках - Мария Ботева Страница 2

Мы учились в разных школах. Почему-то так решил папа. Он подумал, что дочь должна быть художницей, и отвел меня в художественную школу. А Илюху отдали в самую обычную. Мне приходилось ездить далеко, за семь остановок. А вот брат мог даже на переменках прибегать попить чаю, проведать маму и Людмилку. И конечно, после школы он гораздо раньше возвращался. Но однажды я пришла, а Илюхи нету. Потом еще раз и еще. И так постоянно. А однажды я ехала в автобусе из школы и увидела его. Илюха шел по улице, глядел под ноги и ни на кого не обращал внимания.

Я выскочила из автобуса и побежала следом. Но потом подумала и не стала догонять. Наверняка, догадалась я, у него есть какой-то секрет. А если сейчас подойти к нему, то он нипочем не расскажет. Придется наблюдать.

Мне было неловко, даже стыдно. Подумать только, я слежу за собственным братом. Он шел и по-прежнему ни на кого не обращал внимания, а только смотрел под ноги. Под ногами шуршали листья, была осень под ногами моего брата, и у меня тоже. Так Илья прошел две остановки, перешел дорогу и сел в автобус. Я еле успела за ним. Только он вошел в переднюю дверь, а я — в другую, в конце салона. Сначала пряталась, но потом автобус остановился у моей школы, я быстренько выскочила на улицу и заскочила обратно, но уже через переднюю дверь. И оказалась прямо перед Илюхой. И даже удивилась так! Специально, чтобы он ни о чем не догадался.

— Ты откуда тут?

— У меня дело. — Видно было, что он удивился еще больше моего. Правда, по-настоящему. — Учительницу провожал.

— Зачем?

— Тетради помог нести.

— А. — Я решила пока оставить это так. Посмотрим, что будет дальше.

А дальше мама дома ругала нас, сказала, что сегодня мы что-то уж слишком долго. Илюха несколько дней приходил домой вовремя. Я, впрочем, тоже. А потом он снова продолжил свои путешествия. А я шпионила. Тогда-то и появилась у меня способность быть незаметной. Правда, я еще не умела пользоваться ею как следует. Например, на меня иногда натыкались взрослые люди. Они шли вперед и ничего не замечали. А я была увлечена слежкой и не всегда успевала уйти с дороги. Люди сбивали меня с ног и падали сами. Удивленно потирали ушибленные места и озирались по сторонам. Потом замечали меня, говорили, чтобы не путалась под ногами, и шли дальше.

Но потом я стала внимательнее ходить по городу, и никто уже не падал из-за меня. Никто меня не видел. Дошло до того, что я могла незаметно встать рядом с продавщицей груш на улице, но ни она, ни покупатели этого не видели. Но Илюха однажды заметил. Я так обнаглела, что стала ходить прямо перед его носом. Он схватил меня за руку и спросил, что я тут делаю. Пришлось во всем сознаться. Я сказала, что давно знаю про его путешествия. Тогда-то он и сообщил, что собирается добраться до края света. Вот так дела!

Конечно, я стала объяснять, что он еще маленький, а потому, наверное, не знает, что Земля круглая и конца света нету.

— Я знаю про Землю, — он говорил очень серьезно, — но край света есть. И я его найду.

Еще он сообщил, что пока тренирует ноги, хочет пройти весь город. И чтобы я, уж была любезна, не мешала ему, не подглядывала.

— Но мне страшно за тебя, ты еще маленький, вот я и хожу за тобой.

А он сказал, что ничего не маленький и скоро станет еще больше. Мне кажется, именно тогда он уже стал немного взрослее меня. А потом стал еще взрослее, и еще. И выше. И так оно все и продолжалось: он рос и рос. Но все началось именно той осенью, когда он прошел весь город вдоль и поперек.

Наш папа всегда был очень хрупким человеком, все время ломал себе чего-нибудь. То ногу, то ребра. Мама считает, это у него из-за аристократизма. Он родился в какой-то очень древней семье, то есть эта семья имела какие-то глубокие корни, и все его родственники были благородных кровей. От этого многие из них страдали от истерик и смутных желаний. Видимо, из-за крови у папы была тяга к неизвестным далям, хотя точно это еще неизвестно. Но что совершенно ясно: из-за своей аристократических кровей он был очень хрупким и легко ломался.

Станет надевать пиджак — вывернет руку. Начнет вставать с постели — упадет на кошку. Пойдет открывать дверь — запнется о ножку стола и сломает мизинец на ноге. Полезет, к примеру, на чердак и промахнется ногой мимо ступеньки. Пожалуйста — через секунду уже лежит на полу со сломанной ногой. Санитары скорой помощи, пока укладывают его на носилки, обязательно уронят. Домой его приходилось везти на такси. Потому что с загипсованными ногой, рукой и челюстью в троллейбус не полезешь. Пожалуй, еще водитель испугается и не сможет ехать. А таксисты, что возле больницы дежурят, привычные, они и не такое видели, везут спокойно, лишний раз не трясут.

Самым безопасным для него было спать на диване и никуда не ходить. И то он умудрился испортить себе зрение и пролежать лысину на голове.

Мама говорила, что когда-то давно, пока они с папой еще не поженились, он был очень элегантным и аристократичным молодым человеком. На встречи приходил в костюме-тройке, надевал галстук. Правда, иногда забывал чистить ботинки, но это такая мелочь, что на нее стыдно обращать внимание. На каждом свидании дарил ей цветы или конфеты, провожал до дому. Подавал пальто. Каждый раз говорил комплименты. Он и потом говорил комплименты, я слышала. Правда, уже не маме, а своим знакомым женщинам.

— Какая красивая ты стала, — говорил папа старой подружке со своего прежнего двора, — а была просто гадким утенком.

— А на этой фотографии и не поймешь, кто старше: ты или Ленка, — отвешивал комплимент нашей тете, своей сестре. При этом ее взрослая дочь, наша двоюродная сестра Лена, стояла тут же. Не знаю, нравились ли ей такие слова.

Когда мы всей семьей ехали куда-то на троллейбусе, папа выбегал на остановках, подавал каждой женщине руку и помогал подняться по ступенькам. Однажды чей-то ревнивый муж выбил ему за это зуб.

Чтобы кондуктор не скучала, папа считал своим долгом разговаривать с ней всю дорогу.

— Как вам идет эта сумка, — обыкновенно начинал он разговор, — как билеты гармонируют с цветом вашего лица. Как художественно вы шелестите купюрами.

Никакая кондуктор не могла устоять против этого приема. Я заметила, многие из них его прекрасно знали и, как только мы появлялись в их троллейбусе, начинали широко улыбаться и недобро коситься на маму.

— Не обращайте внимания, — успокаивал папа, — это моя жена.

И продолжал разговаривать. Однажды мы решили проучить его, вышли на одну остановку раньше. Домой папа вернулся через неделю. Оказывается, в тот раз он укатил в неизвестные дали на общественном транспорте. Илюха неделю во всех подробностях изучал городской маршрут № 3 и не увидел ни малейших признаков этих самых далей.

Иногда мы сомневались, что папа настоящий аристократ. Но однажды он доказал это на деле. Точнее, это были слова, которые обернулись настоящим делом. Однажды поздним вечером мы возвращались из сада, шли с вокзала. Мама ждала нас у окна. Она всегда, когда не ездила в сад, стояла вечером у окна и ждала нас. До дома оставалось совсем ничего, и тут из-за угла вышла целая орава дядек самого грозного вида.