Приключения Оливера Твиста - Чарльз Диккенс Страница 2

Бесполезно спорить о том, естественны или неестественныповедение и характер девушки, возможны или немыслимы, правильны или нет. Они —сама правда. Всякий, кто наблюдал эти печальные тени жизни, должен это знать.Начиная с первого появления этой жалкой несчастной девушки и кончая тем, какона опускает свою окровавленную голову на грудь грабителя, здесь нет нималейшего преувеличения или натяжки. Это святая правда, ибо эту правду богоставляет в душах развращенных и несчастных; надежда еще тлеет в них; последняячистая капля воды на дне заросшего тиной колодца. В ней заключены и лучшие ихудшие стороны нашей природы — множество самых уродливых ее свойств, но есть исамые прекрасные; это — противоречие, аномалия, кажущиеся невозможными, но это— правда. Я рад, что в ней усомнились, ибо, если бы я нуждался в подтверждениитого, что эту правду нужно сказать, последнее обстоятельство вдохнуло бы в меняэту уверенность.

В тысяча восемьсот пятидесятом году один чудак-олдермен вовсеуслышание заявил в Лондоне, что острова Джекоба нет и никогда не было. Но ив тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году остров Джекоба (по-прежнему местонезавидное) продолжает существовать, хотя значительно изменился к лучшему.

повествует о месте, где родился Оливер Твист, иобстоятельствах, сопутствовавших его рождению

Среди общественных зданий в некоем городе, который по многимпричинам благоразумнее будет не называть и которому я не дам никакоговымышленного наименования, находится здание, издавна встречающееся почти вовсех городах, больших и малых, именно — работный дом. [5] И вэтом работном доме родился, — я могу себя не утруждать указанием дня ичисла, так как это не имеет никакого значения для читателя, во всяком случае наданной стадии повествования, — родился смертный, чье имя предшествуетначалу этой главы.

Когда приходский врач [6] ввел его в сей мирпечали и скорбей, долгое время казалось весьма сомнительным, выживет лиребенок, чтобы получить какое бы то ни было имя; по всей вероятности, этимемуары никогда не вышли бы в свет, а если бы вышли, то заняли бы не болеедвух-трех страниц и благодаря этому бесценному качеству являли бы собою самыйкраткий и правдивый образец биографии из всех сохранившихся в литературе любоговека или любой страны.

Хотя я не склонен утверждать, что рождение в работном домесамо по себе самая счастливая и завидная участь, какая может выпасть на долю человека,тем не менее я полагаю, что при данных условиях это было наилучшим для ОливераТвиста. Потому что весьма трудно было добиться, чтобы Оливер Твист взял на себязаботу о своем дыхании, а это занятие хлопотливое, хотя обычай сделал егонеобходимым для нашего безболезненного существования. В течение некотороговремени он лежал, задыхающийся, на шерстяном матрасике, находясь в неустойчивомравновесии между этим миром и грядущим и решительно склоняясь в пользупоследнего. Если бы на протяжении этого короткого промежутка времени Оливер былокружен заботливыми бабушками, встревоженными тетками, опытными сиделками ипремудрыми докторами, он неизбежно и, несомненно был бы загублен. Но так какникого поблизости не было, кроме нищей старухи, у которой голова затуманиласьот непривычной порции пива, и приходского врача, исполнявшего свои обязанностипо договору, Оливер и Природа вдвоем выиграли битву. В результате Оливер посленедолгой борьбы вздохнул, чихнул и возвестил обитателям работного дома о новомбремени, ложившемся на приход, испустив такой громкий вопль, какой только можнобыло ожидать от младенца мужского пола, который три с четвертью минуты назадполучил сей весьма полезный дар — голос.

Как только Оливер обнаружил это первое доказательствонадлежащей и свободной деятельности своих легких, лоскутное одеяло, небрежноброшенное на железную кровать, зашевелилось, бледное лицо молодой женщиныприподнялось с подушки и слабый голос невнятно произнес:

— Дайте мне посмотреть на ребенка — и умереть.

Врач сидел у камина, согревая и потирая ладони. Когдазаговорила молодая женщина, он встал и, подойдя к изголовью, сказал ласковее,чем можно было от него ждать:

— Ну, вам еще рано говорить о смерти!

— Конечно, боже избавь! — вмешалась сиделка,торопливо засовывая в карман зеленую бутылку, содержимое которой она с явнымудовольствием смаковала в углу комнаты. — Боже избавь! Вот когда онапроживет столько, сколько прожила я, сэр, да произведет на свет тринадцатьребят, и из них останутся в живых двое, да и те будут с нею в работном доме,вот тогда она образумится и не будет принимать все близко к сердцу!..Подумайте, милая, о том, что значит быть матерью! Какой у вас милый ребеночек!

По-видимому, эта утешительная перспектива материнства непроизвела надлежащего впечатления. Больная покачала головой и протянула руку кребенку.

Доктор передал его в ее объятия. Она страстно прижаласьхолодными, бледными губами к его лбу, провела рукой по лицу, дико осмотреласьвокруг, вздрогнула, откинулась назад… и умерла. Ей растирали грудь, руки ивиски, но сердце остановилось навеки. Что-то говорили о надежде и успокоении.Но этого она давно уже не ведала.

— Все кончено, миссис Тингами! — сказал, наконец,врач.

— Да, все кончено. Ах, бедняжка! — подтвердиласиделка, подхватывая пробку от зеленой бутылки, упавшую на подушку, когда онанаклонилась, чтобы взять ребенка. — Бедняжка!

— Вам незачем посылать за мной, если ребенок будеткричать, — сказал врач, медленно натягивая перчатки. — Оченьвозможно, что он окажется беспокойным. В таком случае дайте ему жидкойкашки. — Он надел шляпу, направился к двери и, приостановившись у кровати,добавил: — Миловидная женщина… Откуда она пришла?

— Ее принесли сюда вчера вечером, — ответиластаруха, — по распоряжению надзирателя. Ее нашли лежащей на улице. Онапришла издалека, башмаки у нее совсем истоптаны, но откуда и куда она шла —никто не знает.