Клоун Иван Бултых - Эдуард Успенский Страница 20

— Запишите.

Сразу после обыска я к Дмитриеву пошел. Он меня встретил в кабинете агрессивно:

— Где это ты застрял?.. То есть вы… Тьфу ты! И так и так неловко. Секретарша моя тебя с полчаса уже как видела.

— Я к Бычкову заходил.

— В секретный цех? Как же тебе удалось?

— Виктор Павлович! Есть сотни способов пройти через вооруженный и самый бдительный контроль. Есть тысяча способов для выноса с производства всего, чего угодно. Но доводить эти знания до сведения начальства опасно и вредно.

— Это верно, — согласился Дмитриев. — Я тебе как постороннему скажу. У нас на днях сверлильный станок пропал из литейки и цветной телевизор из клуба. Ну, как?!

— Ничего!

— А у соседей умельцы лошадь украли и двухлучевой осциллограф немецкий для проверки переходных процессов.

Тут я на манер Бычкова ничего не сказал, только глаза затуманил. А он продолжал:

— Кому эта лошадь понадобилась в городе, и как ее через проходную провели?! Уму непостижимо! Там у них инспектор из МУРа вторую неделю народ спрашивает, глаза с неба отвести не может, все вопрошает. Электронный сторож у них. Охрана военизированная. Так нет тебе — пропала лошадь со всем парадным одеянием и сбруей. А кучер запил.

— А я знаю, как они лошадь вывели.

— Ну и как?

— Они ей портфель дали, берет напялили и под видом Куценки провели.

Тут Дмитриев грохнул. Потому что был у нас общий с соседями куратор из министерства — Куценко. Очень на лошадь походил лицом и ладом. Кое-кто говорил, что он в молодости хорошим актером был — лошадь играл в кинофильме «Чапаев». Так хорошо играл, что его потом чуть-чуть в табун не отдали.

Я у Дмитриева спросил:

— А у вас инспектор из МУРа глаза к небу не держит?

— Зачем он нам? Сами разберемся.

— Но ведь пропажа?

— Никакой пропажи нет. Мы этот станок в металлолом списали. В черный металл.

— А цветной телевизор в цветной металл?!

— Не скажу! У начальства тоже должны быть секреты.

— А по-моему, нет. Гласность в работе ведомств. Вот главный лозунг «Недели». Я имею в виду газету.

— Если ты за гласность, скажи, как прошел в закрытый цех?

— Ругаться не будете?

— Нет.

— Есть много способов. Можно подойти и начать менять шпингалеты в двери — верхний на нижний. Как будто ты из столярки. Можно прийти и давать приказ читать об усилении режима и непропускании посторонних. «Прочли? Распишитесь. Начальник на месте? Его тоже надо ознакомить». И проходишь в цех. А лучше — когда у постового телефон на стене, как сегодня. Я с соседнего аппарата позвонил, он трубку хвать и кричит: «Пост номер четырнадцать слушает». Я говорю строгим голосом: «Пост номер четырнадцать слушает?» — «Слушает». — «Это пост номер четырнадцать?» — «Пост номер четырнадцать слушает». — «Никаких нарушений нет?» — «Нет никаких». — «Очень хорошо. Кто на посту?» — «Пантелеев». — «Очень хорошо. Слушай, Пантелеев, сейчас к тебе двое подойдут, один иностранец — под видом нашего, другой наш под видом иностранца. Он часто ходит. Так вот, документов не спрашивать. Внимательно следить. На обратном пути нашего задержать. До моего распоряжения. Вопросов нет?» — «Так точно». — «Об исполнении доложить». — «Будет сделано». Кому доложить? Чего доложить? Не важно. Будет сделано. Раз иностранец, раз строгим голосом. Раз вопросов больше нет.

Теперь Дмитриев глаза вытаращил, как тот инспектор из МУРа.

— Неужто прошел?

— Так точно.

— А второй?

— Его держат. До особого распоряжения.

— Кто же это?

— Тарарыев из телеметрической лаборатории.

— Такой мордастенький? Заместитель начальника.

— Он самый.

Дмитриев сразу за телефон схватился:

— Как туда звонить? Он набрал номер:

— Алло. Это кто у телефона?.. Подозрительный задержан?! Немедленно доставить его к начальнику охраны. Под пистолетом. Сказать, что взят по приказу неизвестного голоса. Пост никому не сдавать. Запереть к чертовой матери.

Потом он вмиг успокоился и спросил у меня:

— С чем пожаловал?

Я ему рассказал несколько эпизодов, связанных со мной. О юморе, о детях, о холуйстве.

— А что от меня требуется?

— Лебедка портативная.

— Зачем?

Я объяснил. Он уперся:

— У нас завод авиаприборный, а не изобретательская лавочка. Не выйдет.

— Виктор Павлович, но ведь такая штука и в производстве понадобится.

— Когда понадобится, тогда и изобретем… А сколько этот твой Тихомиров получает? Какой оклад?

— Триста пятьдесят.

— А сколько у него народу в подчинении? За что он отвечает?

— Я да Топилин. Да еще куплетистов пара. Да заместительница его. А отвечает он за две гастрольные программы. Только за тексты.

Тут Дмитриев взвился:

— Да у меня за такие деньги одних рабочих десять тысяч! Да я за каждую аварию в ответе! А план?! А госиспытания?! А министерство на шее?! Ну, я ему дам!.. А может, эта штука в ширпотребе понадобится? От нас сейчас ширпотреб требуют.

Вот что значит равная оплата за неравный труд!

— Еще как. Если подъемного крана нет, ею можно что хочешь на высоту тащить. Хоть груз, хоть колокол для церкви. Антенны телевизионные ставить в деревнях.

— А машину можно вытаскивать?

— Хоть грузовик. Привяжи к дереву и тащи.

— Заманчиво. Интересно, а есть она на Западе? Посмотреть бы образец.

Я решил похвастать:

— Представляете, такой штуки даже у проклятых капиталистов нет.

— Да? — насторожился Дмитриев. — А может, и нам не надо?

— Надо, обязательно надо. Есть такие на Западе. При их-то перепроизводстве не может не быть. Пойду в научную библиотеку, принесу фотоснимки.

— Это другое дело, — сказал главный. — И еще вот что, организуй нам письмо какое-нибудь об этой лебедке. От кого хочешь, хоть от жэка своего. Хоть от группы нуждающихся колхозников. Нуждающихся в лебедках, разумеется.

— А от комитета комсомола цирка можно?

— Это идея. Только адресуй в наш комитет. Они на меня выйдут. А я уже буду как будто по их просьбе решать. И фотоснимки западные приложи.

Дело было сделано. И я ушел, унося впечатление о деловых и дружеских качествах главного инженера. И некоторое недоумение о себе самом. Ну, зачем я подставил бедного Тарарыева? Ну, зачем? А просто так, с ним получалось веселее.