Дела и ужасы Жени Осинкиной. Книга 2. Портрет неизвестной в белом - Мариэтта Чудакова Страница 20

Кто-то оглушительно свистнул. И раздалось восклицание:

– Будет тебе не дело-то говорить!

И еще:

– А как он доллары-то на рубли поменяет? За фарцовку-то – вообще вплоть до высшей меры!

– Никаких фарцовщиков у нас больше нет, и «высшей меры» тоже нет, – продолжал осведомленный Том. Про то, как советская власть поступала с людьми, торговавшими долларами, он знал и от мамы, и от отца. – Доллары меняют официально – в сбербанках или в специальных пунктах обмена, в некоторых вообще круглосуточно.

– Быть того не может, – твердо сказал бородатый старик. – У меня младший брат чемпион по боксу был. Так его из-за десяти долларей сажать собирались, тренер спас.

– Боксеры тоже в других странах тренируются, валюту разных стран привозят, здесь у нас любую поменять можно, – невозмутимо продолжал Том. Его дело было – сообщить информацию. А там уж хочешь – верь, хочешь – не верь.

– Где «здесь»-то? – выкрикнул женский голос.

– Как – где? У нас, в России, где мы с вами живем.

– Не знаю, где ты живешь. Мы в Советском Союзе живем. Чего ты сказки-то нам рассказываешь?

А, например, какие книги сейчас выходят – вообще никто Тома не спросил. Похоже было, что здесь ничего не читают.

Но Том все-таки не удержался и сказал:

– Цензуры больше нет. Писатели пишут что хотят – и печатают. Солженицын давно вернулся в Россию, выступает по телевизору.

Двое, во всяком случае, из присутствовавших оторопели. Они явно вспомнили, что Солженицын – это такой предатель родины, который при Сталине долго отбывал срок (наверно, за дело!..), а потом его Брежнев «выдворил» (они это слово помнили) – в самолет запихнули, курс на Германию Западную, и дело с концом. И гражданства лишили. Так что вернуться обратно в Советский Союз он ни в коем разе не мог.

А что никакого Советского Союза давно нет, а Германия не поделена уже на «капиталистическую» и «социалистическую», жители поселка не знали и представить себе не могли.

Про цензуру же здешние люди вообще никогда не слышали. Что это за зверь такой – цензура – и с чем ее едят, они не представляли.

И не удивительно. При советской власти предварительная цензура была жесткая. Что значит – предварительная? А вот то: если цензор свой штамп на сверстанную и уже подготовленную к печати книгу или журнал не ставил – то есть не разрешал какое-то стихотворение, статью или роман печатать, – то ни одно издательство, ни одна газета это напечатать в Советском Союзе не могли. Разве только за границей опубликовать тайком – да еще потом за это в лагерь попасть, только не в пионерский…

Этого в ХХ веке ни в одной порядочной стране – ни во Франции, ни в Италии, ни в Швеции и так далее – конечно, давным-давно не было. Там автор и издатель печатали что хотели, и разрешения ни у кого не спрашивали. А если нарушили какой-то закон, готовы были отвечать по суду – точно так, как стало сейчас, уже после советской власти, и в России тоже.

В Советском Союзе не только на книгу – на каждую строчку печатную, на открытку даже, на маленький календарик или большую афишу – нужно было получить цензурное разрешение. А считалось-то, что никакой цензуры нет, даже слово это не произносилось. И в школе учили, что цензура только при царе была. А того, кто решался сказать: «В Советском Союзе есть цензура», сразу объявляли антисоветчиком и могли посадить в тюрьму.

Но если уж про это говорить, то подробно и основательно. И потому мы этот сложный разговор лучше пока вообще отложим.

…И тут снова заговорила вредная бабка, но совсем другим голосом. Будто кто-то вдруг дал ей пыльным мешком по башке – и до нее все сразу дошло.

Теперь она уже просила-молила Тома «отвезть» ее в город – к крестнице.

– Крестница-то моя сама уж штарая. Жива ли – не знаю. Годков пятнадцать уж писем-то нет.

А Часовой в это время на улице говорил по мобильному с Омском, вернее, не говорил, а кричал, поскольку только что узнал от Сани и Леши о побеге Харона.

– Три отделения милиции, Калуга, сразу вырубить надо! – кричал Часовой. – 3-е, 4-е и 8-е! Они в плотной с ним связке! Если не успеете – менты по трупам пойдут! Всех кровью умоют – у них шкура ведь задымилась! Как-как – сами сообразите – как!..Да ты что – я тебе про мочиловку, что ли?! У меня хоть крыша давно съехала с этими делами, но не насовсем ведь, держится краешком. Имею в виду – от дел их как-то отключить, обесточить! Если, говоришь, прокурор Сибирского округа прилетел, так он сам решит – как. Вы ему только ориентировку дайте! Но тут по-быстрому надо, слышишь? Харон спать не будет! Понял, понял – прямо сейчас выдвигаемся! У автовокзала, понял!

Том уже заканчивал свою лекцию, когда Часовой вернулся в «агитпункт», сосредоточенный и энергичный.

– Выезжаем прямо сейчас!

– Бабушка с нами просится, – подала голос Женя.

– Десять минут на сборы!

И бабка, неожиданно показав спортивную реакцию, ловко подобрала подол длинной юбки и проворно кинулась к своей хате.

Не устаешь удивляться, как быстро иногда распространяются по поверхности земного шара разные известия.

Нет, про телевидение и Интернет мы сейчас не говорим. То как раз интересно, что безо всякого Интернета до Заманилок меньше чем за сутки докатилась по сибирским просторам весть, что некто Харон (известный в Заманилках, заметим, только одному человеку – Мобуте; и именно к нему одному и подкатилась под ноги эта весть), во-первых, несколько месяцев назад объявился в лесах под Омском. А во-вторых, только что вывезен оттуда в Омск в связанном виде. Для того, надо понимать, чтобы предстать перед правосудием. При этом, заметьте, в «Победе социализма» мобильных телефонов ни у кого не было. А у тех, кто участвовал в самой операции или ее наблюдал, не могла появиться мысль сообщить об этом именно Мобуте. Тем не менее Мобута про это узнал.

И лишь третья, самая свежая новость – что в Омске Харон ухитрился от захвативших его сбежать, – до Заманилок почему-то не докатилась.

А если бы докатилась, Мобута, может быть, и не предпринял бы своих поспешных действий. И не спровоцировал бы тем самым не менее поспешных действий Дениса Скоробогатова и Славки-байкера – утром того самого дня, о котором шла речь в предыдущей главе.