Приключения Никтошки - Лёня Герзон Страница 20

Никтошка оглянулся, чтобы посмотреть, что происходит за его спиной, и увидел, что весь грот заволокло каким-то белым туманом. Вода становилась все менее и менее прозрачной. То тут, то там в ней образовывались маленькие льдинки, которые всплывали кверху. Стена возле ракет уже была покрыта толстым слоем льда, и из нее, словно щетина, росли сосульки. Ракеты лезли все медленнее. Никтошке стало казаться, что они вообще остановились.

– Афра, Дита! – закричал он, – но ему никто не ответил.

– Советник Раккарак! Где вы? – крикнул он.

Никакого ответа. Только по всей воде стоит глухой гул, а издалека доносится ужасный треск разрываемой материи. Никтошка почувствовал, что если он останется здесь еще на минуту, он просто умрет от холода.

«Нужно всплывать на поверхность», – решил он. Никтошка хотел поднять ногу, но почувствовал, что она примерзла ко дну озера. «Ничего не понимаю, – сказал он сам себе. – Эти, как их там… – от холода забыл, как они называются. – Ведь они очень горячие, они живут в лаве, где температура пятьсот градусов. А тут – всё наоборот выходит!»

Наконец ракета полностью вылезла из стены, и Никтошка подхватил ее. Какая же она была ледяная! Никтошкины руки моментально примерзли к ее твердому боку. Послышался страшный треск, и Никтошка увидел, что вся вода в гроте превращается в лед. Она снова стала прозрачной. Весь грот превратился в один огромный кусок льда. Никтошка видел, как зеленоволосые сестры-русалки беспомощно застряли в этом льде, но ничем не мог им помочь. Лед накрепко сковал Никтошкины руки и ноги и подступил к его лицу. От ужаса Никтошка крепко зажмурил глаза и… проснулся.

Никтошка лежал в своем мешке на дне корзины, обняв Растерякину подушку. Он осторожно приоткрыл глаза и увидел перед собой грязные ботинки Авоськина и рядом – дыру в березовом борту корзины, через которую виднелось голубое небо. Значит, это был только сон…

Боже, как у него затекло все тело! Руки и ноги болели от того, что он, наверное, уже часа три лежал совершенно без движения, а вовсе не потому, что их сковал лед. Никтошке очень хотелось пошевелиться, но тогда его могли бы заметить, и он решил еще потерпеть. Видимо, шар поднялся уже совсем высоко, потому что холод стоял невыносимый. Никтошка так замерз и у него так затекли ноги и руки, что ему и правда казалось, будто он превратился в кусок льда. Он был таким слабым, так заледенел – ему сейчас хотелось только одного: снова уснуть. Никтошка опять закрыл глаза и начал уже засыпать. Сквозь сон он услышал разговор коротышек над своей головой:

– Почему это мы вниз полетели? – спросил кто-то.

– Воздух в шаре остыл, – ответил голос Знайки.

– Значит, мы теперь опустимся на землю?

– А для чего же мешки с песком? Надо выбросить мешок, тогда шар станет легче и снова полетит вверх. «Какой мешок?» – только и успел подумать дрожащий от холода Никтошка, как уже очутился за бортом.

Торопыга все делал быстро – он схватил мешок и выкинул его. А Никтошка даже не успел крикнуть, чтобы его не выбрасывали. Коротышки ничего не заметили. Они ведь не знали, что в мешке вместо песка – Никтошка. Знайка только сказал Торопыге, чтобы тот в следующий раз не выбрасывал целый мешок, а только высыпал из него песок за борт. А то такой мешок может упасть кому-нибудь на голову и убить его.

«Опять меня не заметили», – только и успел подумать Никтошка. И почувствовал, что у него всё как будто оборвалось внутри. Он кувыркался в воздухе. Перед глазами мелькали то белые облака внизу, то голубое небо вверху с маленькой точечкой воздушного шара, уносящегося все дальше и дальше. Мешок спал с Никтошки и улетел, подхваченный ветром, а Никтошка продолжал стремительно падать, сжимая обеими руками подушку Растеряки.

От ускорения его тошнило, но скоро ускорение кончилось и Никтошка влетел в молочно-белый туман. «Я в облаке», – подумал он точно так же, как подумал тогда, когда падал во сне. Но он вспомнил, что тогда ему было совсем не страшно. А вот теперь почему-то было еще как страшно. Если только читатель представит себе, хоть на одну минуту, как это ужасно оказаться одному, высоко над землей! Не на самолете и не на вертолете, и не на горе или крыше высокого дома. А совершенно без ничего, в полном одиночестве, не считая, конечно, подушки.

Никтошка даже закричал от страха, но на ледяном ветру его горло настолько простыло, что из него вырвался только слабый хрип. Никтошка продолжал переворачиваться через голову. Ему не хотелось выпускать из рук Растерякину подушку, но чтобы перестать вращаться, нужно было вытянуться и грести руками, как в воде. Никтошка кувыркался в облаке, и от постоянного вращения он совсем потерял ориентацию и не знал, где земля, где небо. Ледяной ветер пробрал его до самых костей. Тут, за бортом, было намного холодней, чем в корзине шара.

«Неужели всё это был сон?» – летел и думал Никтошка. Не может быть! Он так отчетливо видел перед собой лицо Диты! «А может быть, это я уснул под водой, в подводном царстве и мне снится сон, как я снова упал с воздушного шара? Ведь часто так бывает, что видишь во сне то, что с тобой недавно было, особенно если это тебя сильно напугало».

«Ну, если так, то это плохой сон, – сказал сам себе Никтошка. – Я не хочу его. Я хочу проснуться!» Тут он вспомнил верное средство узнать, во сне ты или нет. Нужно сильно ущипнуть себя за нос. И тогда сразу всё поймешь. Никтошка изловчился и, не выпуская подушки, изо всех сил ущипнул себя правой рукой за кончик носа. И не просто ущипнул, а прямо-таки впился в него ногтями. А ногти у Никтошки отросли длинные – он как раз позавчера собирался их постричь, да забыл.

Как же это оказалось больно-то! «Значит, не сон», – сразу же всё понял Никтошка. Тут он вылетел из облака и увидел, что там, где ему казалось, что это верх, на самом деле был низ, и в этом низу раскинулась огромная разноцветная земля. Никтошка продолжал вращаться, правда, медленнее. До земли было еще далеко. «Она все-таки сверху красивая, – подумал Никтошка. – И совсем не такая, как была во сне». Хотя теперь он уже не мог вспомнить, какая она была, потому что сон вдруг стал забываться.

Наяву земля оказалась похожей на лоскутное одеяло. Больше всего было зеленых лоскутков – это росли леса. Темно-зеленый хвойный лес и более светлый – лиственный. В одну сторону леса́ тянулись сколько хватал глаз. В другую – за полукруглым пятном соснового бора начиналось желтое пшеничное поле. За этот желтый лоскуток цеплялся длинный бежевый – наверное, это была вспаханная земля. К бежевому прилипли розовый, белый и красный – это были луга, где цвели розовый клевер, белая кашка и красные маки. Между всеми этими лоскутками и заплатками тянулась извилистая лента Огуречной реки. Только голубая ленточка эта была не прямо внизу, а где-то далеко сбоку. Но главное – никакого озера под ногами не было! А были одни только темно– и светло-зеленые полосы хвойного и лиственного леса.

«Ну всё, крышка мне!» – решил Никтошка. Странно, в этот момент ему почему-то уже опять не было страшно. Он так устал от всех этих снов – не снов. Его тошнило, кружилась голова, он дрожал от холода. Болел нос, а пальцы, державшие подушку, совсем окоченели. Никтошке не хотелось бросать ее, с ней ему было как-то мягче. И тут он заметил, что из подушки вылетают пушинки. Он присмотрелся и понял, что это маленькие одуванчиковые семена-парашютики. Никтошка пощупал подушку и почувствовал, что у нее внутри есть что-то твердое и круглое. «Интересно, что это Растеряка по рассеянности запихнул в свою подушку?» – подумалось ему. И он вспомнил запах одуванчиков, которым она пахла во сне. И в это мгновение Никтошку осенило, что никакая это не подушка, а Растерякин парашют. «Конечно! – хотел он громко крикнуть, но вместо этого тихо прохрипел. – Откуда у Растеряки на шаре подушка?!»