Чертоги памяти - Седжвик Джулиан Страница 21

– Аки еще не в форме, Роза. – Он косится в сторону Дэнни. – Что бы сказал твой старенький папочка, Дэнни? «Болваны! Я окружен сплошными болванами!»

Голос воспроизвести ему удается – рокочущий бас с вполне различимым валлийским акцентом. Но вот с выражением лица и мимикой – провал.

– Ради бога, Дарко, – протестует Замора.

– Если ему хватило храбрости вернуться сюда, то и с этим он справится, – возражает Дарко и крепко хлопает Дэнни по плечу. – Верно?

Но Дэнни так сосредоточенно выискивает взглядом клоунов, что фраза проносится у него над головой не задев. Джои стоит левой ногой на бруске для отталкивания и смотрит вниз, чуть подавшись вперед и держась только одной рукой. Он ухмыляется упавшему товарищу. Потом переводит взгляд на Дэнни.

Только не отворачивайся, велит себе Дэнни. Не показывай испуга.

– Ты его сбил с толку, Дэниел! – кричит француз и смеется из-под маски. – Впрочем, на этой неделе его все с толку сби-вает.

– Перерыв! – объявляет Роза. – Пять минут. Мария, займись, пожалуйста, ногой Дэнни, пока он кровью весь пол в соборе не залил!

Джои ухмыляется, балансируя на приступке – и падает на натянутую внизу сеть.

Мария выкатывает аптечку – маленький серебряный контейнер, на котором изображен большой красный крест и видна надпись «Больница “Мистериума”». Присев на корточки рядом с мальчиком, гимнастка закатывает его штанину и морщится. Из ранки все еще сочится кровь.

– Бог ты мой, Дэнни, как тебя угораздило? Да тут зашивать придется.

– Ну ладно, – соглашается он, но при виде сочащейся из пореза темно-красной крови на него внезапно наваливается усталость. Тело тяжелеет. Мария выпрямляется и смотрит ему прямо в глаза.

– Наверное, это все немножечко чересчур… Ну то есть вернуться сюда, а семьи твоей больше нет… – голос ее стихает от неуверенности. Но вскоре лицо светлеет: – Эй, а показать мою новую татушку?

Она задирает жилетку и поворачивается спиной. В самом-самом низу, под поясницей свернулась восьмеркой, образуя символ бесконечности, змея, кусающая собственный хвост.

– Это называется «уроборос» [55]. Клево, да? Это про то, что жизнь – она продолжается и продолжается… что бы ни случи-лось.

– Папа всегда оставлял такой знак для мамы, когда они только начали встречаться. Мастерил из веточек или рисовал на инее, – откликается Дэнни, признательный за возможность воскресить радующие воспоминания: как мама всегда говорила, до чего же приятно было видеть символ их любви, размещенный у всех на виду – например, на запотевшем окошке кафе – и все же непонятный непосвященным.

– Нам всем их очень не хватает, Дэнни, – говорит Мария. И снова замолкает, боясь, не сказала ли лишнего.

Дэнни опускает взгляд на окровавленную ногу и старается выдавить из себя улыбку. Может, Мария сумеет добавить в головоломку недостающий кусочек. Надо расспрашивать всех и каждого.

– Мария, а ты помнишь последний день? День пожара?

Мария вздыхает:

– Такой ужас творился, Дэнни. Не знаю…

Она явно обходит какую-то тему стороной. Умалчивает. Отводит глаза. Но при этом хочет и чем-то поделиться.

– Ну расскажи, пожалуйста, – начинает Дэнни, легонько касаясь ее руки, чуть постукивая – по той точке на предплечье, которая, по папиным словам, помогает разговориться… Похоже, он все делает верно – Мария вздыхает:

– Господи, помилуй! Да ведь в тот самый день я сказала твоему папе: мол, пусть пойдет и повесится. Даже не так выразилась, а еще хуже, гораздо хуже. Да пропади ты пропадом – сказала, и еще кой-чего прибавила. Знаешь, он ведь иногда таким был паршивцем. А получилось – это было последнее, что я ему сказала. Боже, мне та-а-а-а-ак из-за этого плохо!

В глазах ее стоят слезы. Слушать, как о папе опять отзываются не слишком лестно – ужасно больно. Дэнни отводит взгляд, но думает про себя – тут дело только в этом, никаких иных мрачных тайн.

– Ох ты господи, надо ведь тебя подлатать, – Мария берет себя в руки. – Сделаем пару стежков, а?

– Я выдержу.

– Пощиплет немножко.

Мария промывает царапину антисептическими салфетками, Дэнни невольно морщится. Но к тому времени, как она достает из упаковки стерильную иголку, тщательно выбирает нитку и, чуть высунув от сосредоточенности язык, нагибается над ногой мальчика, голова у него уже так занята другими мыслями, что он почти не чувствует боли.

Дэнни снова обшаривает глазами арену, проверяя, кто чем сейчас занят.

Дарко кидает ножи в деревянную мишень. Они прорезают яркими вспышками полумрак и с глухим стуком вонзаются в доски – не дальше ширины пальца от обрисованной мелом человеческой фигуры. Роза с девочками просматривают порядок номеров, лица их сосредоточенны и серьезны.

Джои и Аки чуть позади них стоят почти вплотную друг к другу и разговаривают. Вот они дружно косятся в его сторону – и так же дружно отворачиваются.

Я все выдумываю, спрашивает себя Дэнни, или во взглядах и выражении лиц клоунов читается вина? Из-за того, что я поранился?

Примерно в полумиле оттуда, затерянная в лабиринте переулков квартала Раваль, Ла Лока склоняется над ярко освещенным верстаком.

На заднем плане тихо играет музыка – бойкая мелодия. Ла Лока невольно притоптывает правой ногой в такт и подпевает себе под нос, склоняясь над работой.

К мобильнику убитого надо прикрепить маленький таймер, который можно будет активировать дистанционно. Рядом на верстаке лежит пластиковая взрывчатка – белый целлофановый сверточек. Более чем достаточно для задачи – но почему бы не устроить все позрелищней, расходы-то ей так и так оплатят. Когда все закончено, остается лишь прикрепить бомбу сильным магнитом к лямкам наплечной сумки. А потом – бабах!

Рядом лежит мобильник мальчишки: она поменяет там сим-карту и снова подсунет ему!

У Ла Локи ловкие, умелые пальцы. Работая, она насвистывает себе под нос в такт играющей на заднем плане песне: «Счастье – это теплый ствол. Счастье…» [56]

В глубине комнаты, вне круга света настольной лампы, темнеет секретер для хранения документов. А в нем – методично описанные, заархивированные и размещенные в хронологическом порядке на вечный покой ее жертвы. Отдельная папка для каждого, кого она стерла из книги жизни за много лет. Никому еще не удавалось заглянуть в эти папки – и остаться в живых. Никому и не удастся.