Фредди и большой шурум-бурум - Дитлоф Райхе Страница 22

— Что будет, если чувства замутят мозги? Тогда, быть может, он рехнется от тоски!

— Тогда страдать мы будем вместе… — И как поется в нашей песне…

Тут оба нахала запели хором:

Любовь нечаянно нагрянет, Когда ее хомяк не ждет, И каждый вечер он отныне Сидит на полке и поет: Сердце, мое ты сердце золотое, Ты так волнуешься, стучишь, Что мне уж нет теперь покоя И в голове остался шиш.

Завершилась песня, как всегда, громким хохотом. В этот раз мне даже показалось, что в их смехе есть что-то совсем уже дикое и необузданное.

Плевать я хотел на ваши песни! Я попытался отвлечься и стал намываться. Подумаешь! Но какие, однако, мерзавцы! Что они себе позволяют! Втоптали в грязь мои светлые чувства! Нет! Я этого так не оставлю. От злости я ощерился и зашипел. Вот сейчас как возьму карандаш, как выскочу и покажу им, где свиньи зимуют! Я их так измочалю, что будут у меня потом шепотом колыбельные петь! В другой раз подумают, прежде чем связываться со мной! Если бы не сэр Уильям, я бы точно привел свой план в исполнение. А так я был связан по рукам и ногам. Ладно, Фредди, сказал я себе. Ну их, к хомяку гороховому!

Тем более что они все-таки не такие уж дураки, надо отдать им должное. Я был на них, конечно, страшно сердит, но не мог не признать, что по части художественного творчества они все-таки большие мастера. Вон какую песню на ходу опять сочинили! Очень профессионально, как настоящие поэты. И ведь все сами, что удивительно. Читать-то они не умеют. Значит, и рифмы все сами придумали, местами, конечно, не очень складно, но в целом очень даже неплохо. Может быть, это только кажется, что находить рифмы сложно?

А не попробовать ли и мне? Сочинить про запас что-нибудь такое остроумное и ответить им должным образом, когда они опять начнут ко мне цепляться. То-то удивятся! Могу себе представить! Они, конечно, мне тоже ответят чем-нибудь эдаким. Будет у нас настоящая поэтическая дуэль! Так они меня, пожалуй, еще и в поэтическую войну втянут. Нет, мальчики, шалишь. Воюйте без меня.

Ну, ладно. О чем я думал, когда они меня отвлекли своими дурацкими песенками? Ах, да. Я думал о Софи, о странных чудесах и о мучных червях. Елки-хомки! Получилось почти что в рифму! Как там у меня это было… Я думал о Софи, о дивных чудесах и о мучных червях, о радости, которую она мне думала доставить, и о себе, который так хотел ее в веках прославить! Нет, ерунда какая-то получилась! Хомякам на смех такие стихи. Если уж сочинять, то нужно сочинить что-нибудь красивое, и чтобы все было в рифму. И без глупостей. А то — «в веках прославить»! Чушь хомячья! Надо, чтобы мое стихотворение по-настоящему выражало мои чувства, связанные с событиями сегодняшнего дня. Я забрался в свой домик и принялся сочинять стих.

Прошло не меньше часа, и у меня наконец сложилось… Нет, не стихотворение. У меня сложилось впечатление, что нам, хомякам, не дано то, что дано этим противным морским свинкам, которые с такой легкостью рифмуют все подряд. То, что у меня получалось, напоминало скорее текст на упаковке с хомячьим кормом, переложенный в неуклюжие стихи. Ну, что поделаешь. Не дано так не дано. Стихи писать я не могу, но ведь читать-то я могу! Почему бы не воспользоваться тем, что уже сделано в этой области, так сказать, профессионалами?

Этим вечером я попросил сэра Уильяма немного подождать, пока я выберу себе нужную книгу. Я внимательно изучал корешки и не уставал удивляться, сколько попадается названий, в которых содержится слово «Стихи». А ведь еще и «Песни», их тоже можно посмотреть. В конце концов я решил остановиться на небольшом легком томике, который я смогу довольно быстро пролистать. Сэр Уильям достал мне то, что я просил, и, как всегда, удалился.

Я открыл книгу и стал искать какое-нибудь коротенькое стихотвореньице, которое бы в красках описывало мои чувства. Я листал и листал, но все было не то. Чувства, чувства не хватало этим стихам! А вот красочных описаний — навалом. Хотя бы это: «Уж полночь близилась. Все замерло в тиши. Спит Вавилон. Не спит лишь царь один в покоях царских…» Прямо мурашки по коже! Я дочитал стихотворение до конца. Здорово! Жаль, что мне не подходит. Тема не та. И к тому же длинновато будет. Этот парень вообще обожает длинные стихи, меньше восьми строчек у него ничего не найдешь! Я все листал и листал. Вот оно! Нашел! То, что нужно. Пять строчек. И содержание — в самую точку! Прямо как про меня написано.

Пусть бушует вьюга злая, пусть гоняет вихри стаей, Пусть стучат ко мне в окно дождь и град, мне все равно. Не боюсь я зимней стужи, пусть себе метелью кружит, Я согрет теплом любви, и не сплю я до зари, Вспоминая образ милой, свет ее родной души.

Нда… Вот сижу, вспоминая образ милой… И что дальше? Что мне с этим делать? Ну, придет ко мне Софи в следующий раз, а что я могу? Я могу только опять помахать ей лапой. «Сделай тете лапкой! Ути-пуси!» Мне хочется большего! Как мне дать ей почитать это стихотворение? Хотя я не уверен, что Софи его поймет. А если все-таки поймет? Нужно попробовать.

Но это легко сказать. А как сделать? Я ведь не могу ей написать. К сожалению.

Я согрет теплом любви, и не сплю я до зари…

Этим вечером я отложил свое чтение. Пусть сэр Уильям убирает книжку без меня и закрывает клетку. Я поплелся к себе, зарылся в гнездо и лежал с закрытыми глазами.

Как мне добиться своего? Как мне сделать так, чтобы я мог писать? Нужно что-то придумать! Только что? Это невозможная ситуация! Она должна измениться!

Ситуация действительно изменилась. И произошло это ровно через две недели после того, как я переехал к мастеру Джону.

ГЛАВА 14

Все началось со страшного грохота. День уже давно начался, а я все еще спал в своем гнезде.

Вдруг что-то грохнуло так, что у меня задрожала клетка. Я пулей вылетел из домика. Перед книжными полками стоял мастер Джон. А на полке рядом с моей клеткой теперь стояла — пишущая машинка.

Неужели он догадался о моей заветной мечте? Может быть, он придумал какой-нибудь хитрый трюк, чтобы я мог самостоятельно пользоваться его пишущим инструментом?

— Прости, что разбудил тебя! — сказал мастер Джон. — Мне нужно было убрать эту развалюху со стола. А то там места совсем нет.

Вот так и разбиваются надежды. Никому нет дела до моих страданий! Интересно, а зачем мастеру Джону вдруг понадобилось место на столе? Что он затеял?