Галя - Вера Новицкая Страница 22

— А почему, собственно? — не унимался тот: — Не хочет, что ли? Отчего ты не едешь, Галочка? — обратился Таларов непосредственно к девушке.

Невестка его, покраснев, как пион, нервно теребила платок и нетерпеливо поводила плечами, прикидывая, как бы удобнее выразиться. Но ее выручила сама Галя.

— Что вы, что вы, дядя Миша! Господь с вами!.. Я никогда никуда не езжу. Я и незнакома, и некогда мне. Да и что я там делать буду?

Девушка тоже вся порозовела от смущения; схватив со стола пустые бутылки из-под вина, она поспешно вышла из столовой.

— Ты, Мишель, положительно, неисправим; все тот же enfant terrible [40], вечно ставящий меня в затруднительное положение, — с кислой насильственной улыбкой обратилась к Таларову невестка, едва за дверью скрылась фигура Гали.

— Ты куда, собственно метишь? — не понимая намека, поднял на нее глаза шурин.

— Он еще спрашивает! — еще кислее скривила рот Марья Петровна. — Я насчет Гали. Сегодня ты упрекнул меня в ее присутствии за то, что я не представила ей графа Тилле и его товарища. Теперь спрашиваешь, поедет ли она с нами на бал. Mon ami, не могу же я тебе при ней объяснять, что экономкам гостей не представляют и на званые вечера их с собой не возят. Ты все тот же неисправимый младенец, — прикрывая раздражение шутливой формой, укоряла Марья Петровна.

— А-а! Ты вот насчет чего, — поняв, проговорил Таларов. — Да, ты права: в этом отношении я неисправим. Тебе угодно видеть во что бы то ни стало в Гале исключительно экономку лишь на том основании, что несчастный случай вынудил ее взяться за это дело. Для меня же она прежде всего глубоко интеллигентная, образованная девушка, которую во мнении порядочного человека не может, конечно, унизить то, что она двадцать раз в день бегает из кухни в кладовую и обратно. В ней, уж извини меня, я вижу такую же гимназистку, как и твои дочери.

— Недоучившуюся даже! — презрительно перебила его Марья Петровна.

— Во всяком случае, не по своей вине, — подчеркнул Та ларов.

— Ты на что, собственно, намекаешь? — насторожилась Марья Петровна.

— Ни на что я не намекаю и выражу свою мысль совершенно прямо. Прошлого касаться не буду, скажу лишь о настоящем. У этой девушки клад в голове, а имеет ли она хоть минутку свободную, чтобы разобраться в нем? Ведь в доме она делает все! Единственное, кажется, от чего она освобождена, это от мытья полов. Ну, скажи на милость, разве нельзя снять с нее кое-что и дать ей возможность позаниматься? Разве не может Леля хоть немного помочь ей по хозяйству?

— Ах, дядя, с какой стати! Это так скучно! — негодующе запротестовала племянница.

— Скучно? А Гале весело?

— Но ведь это ее долг, ее обязанность! — наставительно отрезала Леля.

— Обязанность? Пусть. Ну, а твоя, скажи мне, в чем именно состоит? Каков твой долг?

— Мой?… — не зная, что ответить, смутилась Леля. — Свой я уже выполнила: я училась, закончила гимназию… — нашлась она наконец.

— А она курса не кончила, значит, с нее можно семь шкур драть?! Правильно, племянница! Ну, а ты, Надя, долг свой все еще выполняешь, учишься, так с тебя, следовательно, тоже взятки гладки, правда? — обратился Таларов к Наде.

Она как раз собиралась шмыгнуть в дверь, так как едва могла усидеть на месте с тех пор, как вопрос о поездке на вечер решен был в положительную сторону.

— Нет, дядечка, это не то, я всегда с удовольствием готова Гале помочь, она такая милая, такая душка. Я бы с радостью, но на что я годна? Один раз как-то пробовала даже за нее вареники сделать: они с Катериной обе чем-то страшно заняты были, я и предложила свои услуги. Чтобы не мешать им, я расположилась на столовом столе, Галя показала мне, что и как делать, и я принялась за работу. Бедные вареники! Тискала я их, несчастных, тискала, пока края им позагибала; только один угол придавлю, смотрю — другой рот разинуть успел. Жарко мне стало! Трудилась поистине в поте лица, а руки, известно, всегда ведь у меня как утюги горячие. Вареники не вынесли их тропического прикосновения и позасыхали, от сухости даже полопались. Сделалась на них шкурка точно флюс, который йодом смазали. Что тут делать?! Вдруг меня осеняет гениальная мысль. Я в спальню, взяла пульверизатор, налила воды и ну брызгать! Вареники-то помокрели, но зато на весь дом запахло персидской сиренью. Впопыхах-то я не сообразила, что в бутылочке раньше духи были. Словом, по высочайшему повелению вся моя фабрикация прямым маршем в помойное ведро проследовала. Вот вам и помощь!.. Только прибавила Гале работы, потому что вареники делать ей все равно пришлось, да сверх того необходимо было еще и на меня поворчать. А теперь лечу завиваться. Галя!.. Галочка!.. Идем завива-а-аться, — уже гудела Надя на весь коридор.

— И мне пора, — поднялась Леля, опасаясь новых неприятных разговоров с дядей, и тоже скрылась.

— Теперь отвечу тебе и я, Мишель, — оставшись с глазу на глаз с шурином, заговорила Марья Петровна. — Зачем же бедной Леле возиться с ненавистным ей хозяйством, когда на это взят специальный человек? Леля молода, ей хочется повеселиться…

— А Галя не молода? Ей не хочется повеселиться? — негодующе перебил Таларов.

— Ах, mon cher, это громадная разница: она за свой труд всесторонне обеспечена, как сыр в масле у нас катается. И, наконец, согласись, смешно делать все самим, платя деньги экономке. Я нахожу, что Галя и так слишком многим нам обязана. Сам рассуди, куда бы она девалась, если бы не я? Очутилась бы на улице! Ни кола, ни двора, ни родных. Я оказала ей величайшее благодеяние, приютив ее…

— Ну, понятно, теперь она должна всю жизнь за тебя Богу молиться, — со злобной иронией промолвил Михаил Николаевич.

Но Таларова, увлеченная собственной речью, не разобрав настоящего оттенка его фразы, истолковала ее как сочувствие своим словам.

— И ты не поверишь, Мишель, — продолжала она, — до чего Галя, entre nous soit dit, черства и суха. А уж требовательна и горда, так положительно не по чину! Можешь себе представить: я ей подарила Лелино платье, совсем хорошее, розовое вечернее платье. Леля, конечно, не могла больше его носить, потому что решительно все несколько раз уже видели ее в нем. Для Гали же, tu comprends [41], это находка. Другая бы обрадовалась, а эта деревяшка очень вежливо поблагодарила, но — веришь ли? — сколько ни было у нас вечеринок, ни разу его не надела. Смотришь, нарядилась в какую-нибудь дешевку — белый пике [42] или что-нибудь пунцовое, самое вульгарное, сама купит себе и сошьет, а этот чудный розовый шелк — ни за что не надела. Но лучше всего финал, он возмутил меня донельзя: она подарила платье Дуне! Как тебе нравится эта принцесса крови?! С тех пор — кончено: все Лелино и Надино отдаю другим.