Подарки фей - Редьярд Киплинг Страница 23

– Доктор Брейк сказал, что это предмет профессиональный, так что в дураках уже оказалась я сама. Ведь это могло быть что-нибудь такое, о чем леди не подобает слышать… Но триумф заключался совсем в другом. Отец попросил меня сыграть на арфе. А я как раз разучивала новую лондонскую песню – ведь не целыми же днями я лазаю по деревьям, – и для них это оказалось сюрпризом.

– Что же это за песня? Спой и нам, – попросила Уна.

– «Я влюбился в прекрасный цветок». Песня не очень трудная для пальцев, но потрясающе грустная.

Филадельфия откашлялась, прочищая горло.

– Для моего возраста и веса у меня очень глубокий голос, – пояснила она. – Контральто, хотя и не сильное.

И она запела, темнея лицом на фоне пурпурно-розового заката:

Я влюбился в прекрасный цветок,Хоть и знал, что увянет он вскоре,Что погибнуть придет ему срокИ останусь я в грусти и в горе.

– Правда, трогательно? Последняя строка поется очень низко, на пределе моего голоса. Жаль, что тут нет арфы. – Она наклонила подбородок и набрала воздуху для следующего куплета:

О, не дуйте так буйно, ветра,Не студите цветочек мой милый!Хоть подходит разлуки пора,Разлучаться мне с нею нет силы!

– Замечательно! – воскликнула Уна. – Ну и как, им понравилось?

– Понравилось? Они были потрясены – просто ошеломлены. Если бы я не видела этого собственными глазами, моя дорогая, я бы никогда не поверила, что могу вызвать слезы, настоящие слезы у четырех взрослых мужчин. Ренэ просто не мог этого вынести. Он чувствителен, как истинный француз. Он закрыл лицо руками и прошептал: «Assez, Mademoiselle! C’est plus fort que moi! Assez!» [6] Сэр Артур громко высморкался и вскричал: «Убей меня Бог! Это будет похуже битвы при Ассае!» А отец просто сидел, и слезы струились у него по щекам.

– А доктор Брейк?

– Он подошел к окну и сделал вид, будто смотрит в сад. Но я-то видела, что его толстые плечи вздрагивали, как будто от икоты. Это был триумф! Я бы никогда его не заподозрила в сентиментальности.

– Жаль, что я этого не видела! Как бы я хотела оказаться на твоем месте! – вскричала Уна, от волнения сжимая ладони. Пак прошуршал в папоротнике, вставая на ноги, и большой неловкий июньский жук с размаху врезался в щеку Уны.

Пока она терла щеку, послышался голос миссис Винси: она извинялась, что Пэнси нынче опять закапризничала и она из-за этого не успела вернуться раньше помочь Уне процедить и слить молоко.

– Ничего, – отвечала Уна, – немного подождать не вредно. Это что там, старушка Пэнси топочет по нижнему лугу?

– Нет, – сказала миссис Винси, прислушиваясь. – Больше похоже на коня, скачущего по лесу небыстрым галопом. Но там нет никакой дороги. Ага, это, наверное, один из Глисоновых жеребят вырвался за ограду. Проводить вас домой, мисс Уна?

– Спасибо, не стоит. Что мне сделается? – сказала Уна и, спрятав свою скамеечку за ствол дуба, быстро зашагала домой сквозь проходы, которые старик Хобден нарочно оставлял для нее в зеленых изгородях.

ПО ПУТИ В БРУКЛЕНД

Немало успел повидать я на свете —И вновь я дурак дураком:В лесу на дороге я девушку встретил,В Брукленд идя прямиком.Цветут огоньки лесные —Да некому оборвать.Навеки одна мне отныне нужна,И век мне о ней тосковать!В ту ночь было душно, спирало дыханье,Зарницы сверкали вдали,И странное шло колдовское сияньеОткуда-то из-под земли.Лишь раз улыбнулась, лишь раз оглянуласьИ молча ушла она прочь.Но сердце в груди моей перевернулосьИ ум помутился в ту ночь.Зачем, о зачем бередишь ты мне душу,Веселый венчальный звон?Скорее утопленник выйдет на сушу,Чем буду я обручен!Скорей уродится ячмень и пшеницаНа пашнях морского царя,Чем на другой соглашусь я женитьсяИ встану у алтаря!Скорее уйдут под волну приливнуюХолмы со стадами овец,Чем я позабуду свою дорогую,С другою пойду под венец!Хочу одного я: дорогой лесноюПод ливнем брести напрямикИ ту, что в ночи повстречалась со мною,Увидеть еще хоть на миг.Цветут огоньки ночные —Не тронуть, не оборвать.Навеки одна мне отныне нужна,И век мне о ней тосковать! Нож и кремень

ПРОГУЛКА ПО ХОЛМАМ

Прибрежные наши холмы-исполиныСтократ мне милей, чем леса и долины.Не раз я проехал, не раз проскакалС восточного мыса до западных скал.Вон там, на востоке, пустынные кручи —От века ласкает их ветер могучий.А там, на утесе, старинный маяк —Столетьями шлет он сигналы во мрак.Зеленые склоны, соленые дали —Немало они парусов повидали.А вон в котловине пастуший костер:Овец там пасут с незапамятных пор.Прошедших времен имена и прозванья,Ушедших племен вековые преданья…Как небо и ветер, как твердь и вода,Холмы эти в Англии были всегда!Тенисты леса, плодородны долины —И все же милей мне холмы-исполины.

В августе детей отправили к морю. На целый месяц они поселились в тридцати милях от дома, в небольшой, сложенной из песчаника деревушке среди каменистых, обветренных прибрежных холмов.

Они подружились со старым пастухом, по имени мистер Дудни, который знал их отца еще мальчиком. Выговор у него был не такой, как в их краях, и некоторые вещи он называл совсем иначе; но он всегда понимал, чего им хочется, и позволял им ходить за собой повсюду. Жил он в крошечном домике в полумиле от деревни; там, в тепле у очага, который топили углем, его жена выхаживала больных ягнят и варила тимьяновый мед, а Старый Джим, отец молодого пса, что пас теперь овец вместе с мистером Дудни, лежал, вытянувшись, у входа. Дети приносили Старому Джиму говяжьи кости (овчаркам никогда не дают баранину), и если мистер Дудни был со стадом далеко от дома, хозяйка посылала Джима проводить их.