Зима и лето мальчика Женьки - Наталья Ковалева Страница 26

Брига резко рванулся и с размаха швырнул пакет в лицо Ларисе.

Куда он летел? От кого бежал? Просто мчался наугад сквозь торопливо сгущающиеся сумерки. И когда перед глазами вырос знакомый высоченный забор с рядом пятиконечных звездочек на пиках, удивился: ведь не в детдом спешил, нет. Или ноги дорогу знают?

Мальчик опустился на скамейку: «Алексей Игоревич ждет. “У меня не было поводов тебе не доверять”. Теперь будут. Уже и Алена, небось, пришла». Женька думал о том, что сейчас в доме учителя — суматоха: до гастронома рукой подать, а сколько он уже шастает. Назад идти — как? Ни денег, ни сахара. «Ладно, до утра Лариса не успеет рассказать… А завтра надо будет где-то деньги искать. Только бы пораньше улизнуть с зарядки. Потом хрен уйдешь: закроют в карцер дня на три как минимум». Женьке вспомнилось пораженное Ларисино лицо. «Может, и на пять. А ведь нельзя в детдом, — кольнуло вдруг. — Нельзя».

Владлен чертил звездочки и пирамидки. Острые, угловатые, неровные, они теснились на странице дорогого, презентованного на юбилей блокнота в кожаном переплете, лезли за золотые межи полей: им было тесно на одном листочке. Но директору то ли жаль было дорогой бумаги, то ли лень было перевернуть страницу — он просто водил тяжелой ручкой, прокладывая все новые линии, не думая, потому что даже думать было страшно. Он не обладал замечательным наивом Алены и знал, что не сегодня — завтра ему позвонят, и сухой металлический голос сообщит, что предположительно тела воспитанников детского дома обнаружены — какая разница где? В коллекторе, под мостом, в подвале, в кочегарке… где бы ни нашли. Потом будет опознание, серую простынь сдернут с посиневшего детского лица, а потом начнется самое страшное: судилища. Гороно, Крайоно… оно, оно. Исполкомы всех мастей и рангов, городской, краевой, все эти партийные рожи. Поэтапное четвертование на всех ступенях власти. За что? За то, что нет и быть не может силы, которая удержала бы «бегунков» на коротком поводке? Или, скорее, за то, что не удалось скрыть факт побега?

«Они бегут всегда, всегда… кто-нибудь куда-нибудь, не ведая страха. Впрочем, есть ли у них мозги, чтоб испугаться? Только какая-то волчья тоска, непонятная темная… Говоришь с ними, а глаза пустые — у всех до одного. Точно им и взгляды выдавали, как одежду, одинаковые, лишь бы по размеру подошли. На воспитанниц и воспитанников. А за глазами этими — что? Знать бы их мысли… Хотя — зачем?»

Зачем Владлену было знать, из-за чего Бригунец сорвался зимой? И более того, зачем прихватил с собой Савченко? И зачем Савченко пошел с Бригунцом, если бежать им было некуда, родственников в городе не было ни у того, ни у другого? Обычно дети срывались к тетям, дядям, мамашам, если вдруг узнавали, что те объявились. Впрочем, и просто так ни к кому тоже бежали. Но летом, черт возьми, летом! Когда можно было спать под кустом в парке или товарняком махнуть в соседний Иркутск. Понятно, что ехали детдомовцы в Москву, всегда в Москву, а снимали их с поезда в Иркутске, Абакане, Чите… Даже из Владивостока возвращали. «Детдомовцы — башка забита мечтами. Здесь каждый о себе придумает сказку, поверит в нее и попрется потом вдогонку за фантазиями».

Бегунков обычно возвращали. Смертей не было точно. Вот в Прилужском детдоме — да! И Владлен хорошо помнил, как слетела с поста отличница народного образования Мила Георгиевна Бессонова, не смог помочь даже ее супруг, второй секретарь райкома. И где сейчас Мила? Яркая была бабенка, стальная. Говорят, где-то в школе учительствует, а ведь ей тогда такую карьеру прочили… На побеги глаза закрывают, а вот гибели — не прощают. «Все лучшее — детям. Страна счастливого детства… Черт!» — Владлен с треском рванул изрисованную страницу. «Моя судьба — только вопрос времени».

* * *

Брига торопливо прикрыл дверь в подвал: драгоценное тепло выходило слишком быстро, а ночь предстояла длинная. Давно сдохли батарейки в фонарике, а лампочку тут никто, похоже, не вкручивал. Все освещение — тусклые оконца, затянутые пылью и паутиной. Впрочем, иногда и их хотелось заколотить чем-нибудь плотно, чтоб ветер не хлестал в щели.

Вадик спал, притулившись к теплым трубам. Даже не проснулся, когда Брига подоткнул под бок украденное с веревки покрывало.

На другой же день после побега они проели Вадькины пятьдесят копеек: купили пирожков и мороженого — захотелось слопать холодный брикетик. Они лизали его по очереди и смеялись. А потом время остановилось. Сначала дико хотелось есть. Нашли за трубами кусочки хлеба, шкурки от колбасы, очистки сначала выкинули, а хлеб размочили в талой воде и съели. Потом слопали и шкурки. Сколько еще прошло? Ночи четыре или пять? Они спали урывками, просыпаясь от запаха пищи, который исчезал, едва мальчики открывали глаза.

Вадька как-то притих, и на Бригу напала странная апатия. Хотелось спать — и все. И он спал. Пока не понял, что однажды может совсем не проснуться. Тогда он впервые украл пакетики с супом с лотка в универмаге. Это оказалось неожиданно легко, Брига даже не понял, как ухватил и сунул их в карман. Один съел тут же, за порогом гастронома, слизывая с ладони приправу и сухие вермишелевые звездочки. Воровал и потом. Только Вадьке почему-то так и не сказал, откуда берутся яблоки, консервы, пряники…

Однажды везуха кончилась. Продавщицы стали крайне подозрительны. Сегодня целый час крутился у хлебных полок, а они не сводили с него глаз.

Брига вынул из-за пазухи две булочки — весь улов за день. Мягкие, сахарные; даже помятые, они благоухали сытостью, теплом и уютом. Брига уже поднес было румяный бочок к губам, но спохватился: если сейчас съесть, завтра можно захлебнуться слюной, пока Вадька будет уплетать свою. Мальчишка вздохнул и сунул булки за трубу. Здесь они подсохнут, но зато мыши до них точно не доберутся. А если и доберутся, то к утру можно раздобыть что-нибудь свеженькое, посытнее крохотных булочек. Надо только сообразить, из чего сделать такой длинный нож или что-то типа косы, только маленькой, на длинной ручке.

Брига точно помнил, что где-то за ящиком валялась рейка. Пожалуй, она была коротковата для задуманного, но выбора не было. Он закрепил на рейке перочинный нож, примотав его куском проволоки. Орудие не внушало доверия: очень уж хлипкое; но рискнуть следовало.

За тяжелой дверью подвала его вновь обнял холодный ноябрьский воздух; впрочем, Женька этого не заметил. Все, о чем он сейчас думал, — вывешенная за окно пятиэтажки сумка-авоська, а в ней — кусок мяса, упаковка пельменей и рыба. Целый клад. Брига сунул ненадежный резак в рукав куртки. Теперь рука не гнулась, но и оружие было незаметно.

Два квартала он одолел быстро, даже замерзнуть не успел. Голову кружило страхом, азартом, стыдом… Впрочем, стыда в этом месиве было совсем немного: очень есть хотелось. Пятиэтажная коробка светилась редкими огнями, мигали голубые и розовые окна; хозяева заветной авоськи еще не спали. Выше висела еще одна заманчивая сеточка, но до нее надо было идти по карнизу третьего этажа. Брига прикинул: если загремит на утоптанный снег, костей, может, и не переломает, но мало точно не покажется.