Чертоги памяти - Седжвик Джулиан Страница 27

Машина «Скорой помощи» тормозит, начинает подниматься по какому-то въезду. Замора отталкивает врача и садится. Он мертвенно-бледен от боли и потрясения, однако выглядит решительным:

– Роза, все еще хуже. У меня не было случая сказать тебе раньше, но, похоже, Гарри был замешан в каком-то… гм… очень опасном деле, помимо «Мистериума». Мы с Дэнни подозреваем, что кто-то приложил руку к гибели Гарри и Лили…

– Ой, ну хоть ты-то не начинай!..

Двери «Скорой помощи» распахиваются. Дэнни с Розой молча смотрят, как носилки карлика перегружают на каталку. В вышине на фоне ночного неба огромные сверкающие красным буквы над отделением Скорой помощи и несчастных случаев складываются в одно-единственное слово:

«URGENCIAS»

Дэнни смотрит наверх, по лицу его, по глазам пляшут красные отсветы. Роза должна, должна выслушать.

– Роза, пожалуйста. Я уверен, все так и есть.

Она смотрит на него, прикусывает губу и наконец приходит к решению:

– Пока остановимся на том, что нам следует быть поосторожней и что в твоих словах, возможно, есть самая-самая малая толика правды. Вы с Син-Син будете ночевать в моем фургоне. Для безопасности. Но в самое худшее я поверить не могу. Не хочу.

Замора снова морщится от боли, пока его руку приматывают к груди:

– Роза, подумай еще вот о чем. Аки совершенно точно был связан с якудзой в Токио. А Джои? Одному богу известно, во что он там вляпался в Монпелье!..

– Тогда завтра устроим диспут [60], – решительно заявляет Роза. – Чтобы прояснить обстановку. Спросим их прямо в лицо.

Уже лучше, думает Дэнни. Но будет страшновато, это точно.

Над Саградой сгущается ночь.

Члены труппы медленно, один за другим, переваривают известие, что Заморе потребуется операция – стальная скрепка на месте двойного перелома в руке – и что ближайшие шесть недель, а то и дольше, он на сцену не выйдет. На лицах актеров, расходящихся по снятым поблизости от площади квартиркам, отражается смесь облегчения и потрясения. Дэнни во все глаза следит за клоунами, но их реакция сейчас выглядит совершенно искренней, а переживания – неподдельными. Только в один миг сигнальные колокола внутри Дэнни бьют тревогу: это когда Аки наклоняется к нему, сжимает его плечо крепкой ручищей и шепчет: «Если понадобится помощь с теми шифровками, Дэнни, сперва обратись ко мне. Я за тебя».

Он отпускает плечо мальчика, а тот поглядывает на место отрубленного безымянного пальца на руке японца:

– Спасибо, у меня все схвачено.

Клоун мнется в нерешительности, потом пожимает плечами и растворяется в темном чреве собора.

К тому времени, как Дэнни и Син-Син устроились на койках по обе стороны от стола в фургоне Розы, было уже далеко за полночь. Син-Син с головой залезла в запасной спальный мешок, лишь несколько длинных черных локонов рассыпались по подушке. Дэнни завернулся в пару одеял, стараясь устроиться поудобнее и унять рой беспокойных мыслей.

Снаружи он различает силуэт Розы, кутающейся в толстый пуховик и без остановки курящей первую, вторую, третью сигарету подряд. Видать, сильно перенервничала. Она же поклялась бросить курить после того, как от рака легких умер ее отец – великий воздушный Пауло Вега, «сброшенный на землю в пятьдесят восемь лет сотнями тысяч выкуренных им дурацких сигарет», как всегда повторяла она.

Дэнни не дает покоя и еще кое-что: перед сном Роза выудила из сумки через плечо какой-то сверток. Толстую колоду карт, обернутую в синюю шелковую тряпицу.

– Надо раскинуть Таро. Посмотреть, что, черт возьми, происходит, – объяснила она, бережно разворачивая колоду.

Дэнни с опаской воззрился на аляповатые старинные карты. Они всегда завораживали – но и пугали его. Рисунки на них казались знакомыми и странными, насыщенными зловещим смыслом: рогатый дьявол, нависающий над двумя нагими узниками; луна, сурово взирающая на дерущихся пса и волка; шут, с улыбкой на лице занесший ногу над обрывом… Папа говорил, Роза пользуется картами, чтобы посоветовать тебе, подсказать, что нужно делать. Не то чтобы они предсказывали будущее, но они вроде как помогают ей думать. Можно сказать, помогают увидеть лес за деревьями.

– Раскинь для меня, – подчиняясь внезапному порыву, попросил Дэнни. – Можно?

– Уверен?

– Всегда боялся попросить. В детстве, – прибавил он.

Роза улыбнулась:

– Ну ладно, Дэнни. Ладно. Посмотрим, что они скажут. – Она разложила карты на столе узорными рубашками вверх, перетасовывая, передвигая их друг через друга в диковинно гипнотическом ритме, а потом собрала снова. – Погадаем по-быстрому, а потом спать. Готов?

Дэнни кивнул.

– Первая, – сказала Роза, поднимая верхнюю карту из стопки, – представляет твое прошлое.

Перевернув карту, она показала мальчику поразительное изображение. Высокая одинокая башня на фоне ночного неба и бьющая в нее молния. Языки пламени на фоне черных туч. Люди, падающие с высоты на землю.

– Башня. В этом положении все очевидно. Хаос, разрушение. Конец чего-то – никаких выигрышей… Берлин. Колода настроилась на нас. Давай теперь посмотрим, что скажет следующая карта – настоящее, то есть нынешняя твоя ситуация.

Дэнни подался вперед. Сгорая от любопытства. Но и настороженно.

Щелк. Вторая карта приземлилась рядом с башней, демонстрируя еще более жутковатый образ.

Роза цыкнула зубом:

– Ух ты. Повешенный.

Дэнни присмотрелся к карте: человек, подвешенный за ногу на виселице на холме. Однако виселица сделана из живого, пускающего побеги дерева и – что еще более удивительно – болтающийся вниз головой человек безмятежно улыбается, лицо его сияет довольством. Как будто он знает что-то, чего не знает больше никто.

– Что это значит? – негромко спросил Дэнни.

– Повешенный – подвешен во времени, – пояснила Роза. – Ждет времени измениться. Решительного мига. Прекрасно, да? Повешенный четко видит ситуацию, а потом в нужный момент переходит к действию…

– А третья?

– Это, Дэнни, твое будущее.

Момент насыщен дурными предчувствиями – наверняка окажется что-нибудь плохое… Но Роза уже перевернула третью карту.

Смерть. Карта смерти. В голове у Дэнни яркой вспышкой пронеслись воспоминания, как эта карта пугала его в детстве, когда он рассматривал Розину колоду. Черный скелет в доспехах на белом коне, скачущий по полю битвы, усеянному разрубленными телами, мертвыми и умирающими. По телу мальчика разлился ледяной холод.