Приключения Гекльберри Финна - Марк Твен Страница 3

Ну так вот, когда мы с Томом подошли к обрыву и погляделивниз, на городок, там светилось всего три или четыре огонька, – верно, в техдомах, где лежали больные; вверху над нами так ярко сияли звезды, а ниже городатекла река в целую милю шириной, этак величественно и плавно. Мы спустились сгоры, разыскали Джо Гарпера с Беном Роджерсом и еще двух или трех мальчиков;они прятались на старом кожевенном заводе. Мы отвязали ялик и спустились пореке мили на две с половиной, до большого оползня на гористой стороне, и тамвысадились на берег.

Когда подошли к кустам, Том Сойер заставил всех наспоклясться, что мы не выдадим тайны, а потом показал ход в пещеру – там, гдекусты росли гуще всего. Потом мы зажгли свечки и поползли на четвереньках впроход. Проползли мы, должно быть, шагов двести, и тут открылась пещера. Томпотолкался по проходам и скоро нырнул под стенку в одном месте, – вы бы никогдане заметили, что там есть ход. По этому узкому ходу мы пролезли вроде как вкомнату, очень сырую, всю запотевшую и холодную, и тут остановились.

Том сказал:

– Ну вот, мы соберем шайку разбойников и назовем ее «ШайкаТома Сойера». А кто захочет с нами разбойничать, тот должен будет принестиклятву и подписаться своей кровью.

Все согласились. И вот Том достал листок бумаги, где у негобыла написана клятва, и прочел ее. Она призывала всех мальчиков дружно стоятьза шайку и никому не выдавать ее тайн; а если кто-нибудь обидит мальчика изнашей шайки, то тот, кому велят убить обидчика и всех его родных, должен неесть и не спать, пока не убьет их всех и не вырежет у них на груди крест – знакнашей шайки. И никто из посторонних не имеет права ставить этот знак, толькоте, кто принадлежит к шайке; а если кто-нибудь поставит, то шайка подаст нанего в суд; если же он опять поставит, то его убьют. А если кто-нибудь из шайкивыдаст нашу тайну, то ему перережут горло, а после того сожгут труп и развеютпепел по ветру, кровью вычеркнут его имя из списка и больше не станут о немпоминать, а проклянут и забудут навсегда.

Все сказали, что клятва замечательная, и спросили Тома, самон ее придумал или нет. Оказалось, кое-что он придумал сам, а остальное взял изкнижек про разбойников и пиратов, – у всякой порядочной шайки бывает такаяклятва.

Некоторые думали, что хорошо бы убивать родных у техмальчиков, которые выдадут тайну. Том сказал, что это недурная мысль, взял ивписал ее карандашиком.

Тут Бен Роджерс и говорит:

– А вот у Гека Финна никаких родных нет; как с ним быть?

– Ну и что ж, ведь отец у него есть? – говорит Том Сойер.

– Да, отец-то есть, только где ты его теперь разыщешь? Он,бывало, все валялся пьяный на кожевенном заводе, вместе со свиньями, но вот ужебольше года его что-то не видно в наших краях.

Посоветовались они между собой и уж совсем собрались менявычеркнуть, потому что, говорят, у каждого мальчика должны быть родные иликто-нибудь, кого можно убить, а то другим будет обидно. Ну, и никто ничего немог придумать, все стали в тупик и молчали. Я сперва чуть не заплакал, а потомвдруг придумал выход: взял да и предложил им мисс Уотсон – пускай ее убивают.Все согласились.

– Ну что ж, она годится. Теперь все в порядке. Гека принятьможно.

Тут все стали колоть себе пальцы булавкой и расписыватьсякровью, и я тоже поставил свой значок на бумаге.

– Ну, а чем же эта шайка будет заниматься? – спрашивает БенРоджерс.

– Ничем, только грабежами и убийствами.

– А что же мы будем грабить? Дома, или скотину, или…

– Чепуха! Это не грабеж, если угонять скотину и томуподобное, это воровство, – говорит Том Сойер. – Мы не воры. В воровственикакого блеску нет. Мы разбойники. Наденем маски и будем останавливатьдилижансы и кареты на большой дороге, убивать пассажиров и отбирать у них часыи деньги.

– И непременно надо их убивать?

– Ну еще бы! Это самое лучшее. Некоторые авторитеты думаютиначе, но вообще считается лучше убивать – кроме тех, кого приведем сюда впещеру и будем держать, пока не дадут выкупа.

– Выкупа? А что это такое?

– Не знаю. Только так уж полагается. Я про это читал вкнижках, и нам, конечно, тоже придется так делать.

– Да как же мы сможем, когда не знаем, что это такое?

– Ну, как-нибудь уж придется. Говорят тебе, во всех книжкахтак, не слышишь, что ли? Ты что же, хочешь делать все по-своему, не так, как вкнижках, чтобы мы совсем запутались?

– Ну да, тебе хорошо говорить, Том Сойер, а как же онистанут выкупаться, – чтоб им пусто было! – если мы не знаем, как это делается?А ты сам как думаешь, что это такое?

– Ну, уж не знаю. Сказано: надо их держать, пока они невыкупятся. Может, это значит, что надо их держать, пока они не помрут.

– Вот это еще на что-нибудь похоже! Это нам подойдет. Чегоже ты раньше так не сказал? Будем их держать, пока они не выкупятся до смерти.И возни, наверно, с ними не оберешься – корми их да гляди, чтобы не удрали.

– Что это ты говоришь, Бен Роджерс? Как же они могут удрать,когда при них будет часовой? Он застрелит их, как только они пошевельнутся.

– Часовой? Вот это ловко! Значит, кому-нибудь придетсясидеть и всю ночь не спать из-за того только, что их надо стеречь? По-моему,это глупо. А почему же нельзя взять дубину, да и выкупить их сразу дубиной побашке?

– Потому что в книгах этого нет – по этому по самому. Вотчто, Бен Роджерс: хочешь ты делать дело как следует или не хочешь? Ты что жедумаешь, люди, которые пишут книжки, не знают, как по-настоящему полагается?Учить их ты собираешься, что ли? И не мечтай! Нет, сэр, мы уж будем выкупать ихпо всем правилам.

– Ну и ладно. Мне-то что! Я только говорю: по-дурацкиполучается все-таки… Слушай, а женщин мы тоже будем убивать?

– Ну, Бен Роджере, если бы я был такой неуч, я бы большемолчал. Убивать женщин! С какой же это стати, когда в книжках ничего подобногонет? Приводишь их в пещеру и обращаешься с ними как можно вежливей, а там они втебя малопомалу влюбляются и уж сами больше не хотят домой.

– Ну, если так, тогда я согласен, только смысла в этом невижу. Скоро у нас в пещере пройти нельзя будет: столько набьется женщин ивсякого народу, который дожидается выкупа, а самим разбойникам и деваться будетнекуда. Ну что ж, валяй дальше, я ничего не говорю.