Так они жили - Елена Ильина-Пожарская Страница 3

Когда Женя видела, что ей всех не переспорить, она умолкала, выражая свое несогласие лишь презрительным пожиманием плеч и улыбкой, что возмущало говорящих больше, чем самый горячий протест.

— А рожу кривить нечего, — сердилась нянька, — и на няньку фыркать грех…

Накануне отъезда к бабушке отец Жени получил давно ожидаемую отставку, но без генеральского чина, на который он по праву рассчитывал. Это привело его в очень дурное настроение, и весь дом это чувствовал. Все ходили чуть не на цыпочках, и сборы в Андроново были совсем не такие шумные и веселые, как всегда.

Выехали в двух экипажах, а люди [3], кроме няньки и двух лакеев, ехавших с господами, были отправлены вперед.

Подъехав к болоту, все вышли. Мать, ехавшая с отцом в карете впереди, совсем устала и ослабела от дороги, и отец повел ее под руку, а дети с нянькой и немкой побежали вперед. Экипажи должны были шагом проехать болото и остановиться у Трех Крестов, где дорога становилась сносной и можно было ехать до монастыря, хотя шагом.

В полуверсте за Тремя Крестами, под которыми когда-то были зарыты убитые на болоте купцы, находился постоялый двор, где продавали потихоньку и водку.

Кучер и лакеи решили доехать до постоялого и угоститься у старого Потапыча, рассчитывая, что успеют вернуться до прихода господ. Они видели, что барыня шла с трудом, а дети бы их не выдали, если упросить нянюшку.

Но расчет оказался неверным. На западе заметили тучи, и Ольга Петровна, боявшаяся грозы больше всего на свете, собрала все свои силы и шла непривычно скорым для нее шагом. Экипажей на месте не оказалось, и отец пришел в страшную ярость.

— Негодяи, я им покажу! К Потапычу, водку лакать отправились, — кричал он, сердито шагая вперед, причем измученная Ольга Петровна насилу за ним поспевала.

— Не расслышали, может быть, батюшка, — вздумала вступиться нянька.

— Молчать! Старая потатчица! Не расслышали… Я им уши-то прочищу!

— Эх, грехи, грехи, — шептала старуха, — и чего, окаянные, замешкались. Ну, теперь беда… Ишь, как барин распалился.

В это время показались экипажи. Антип, бывший отцовский денщик, молодецки соскочил с козел и под влиянием Потапычева угощения особенно поспешно открыл дверцу и стоял навытяжку около нее.

— Как смел, негодяй, отлучиться? — и вместе с окриком отца раздался какой-то треск.

От красивой резной палки, с которой отец, раненный на войне в ногу, никогда не разлучался, в его руках остался только набалдашник с коротеньким кусочком, а по лицу Антипа струйкой текла алая кровь, которую он не смел даже стереть рукой…

— Ай! — вскрикнула Женя, бросилась было вперед, но зашаталась и, на секунду потеряв сознание, почти упала на руки подхватившей ее няньки.

— Это еще что за нежности заморские! Выпороть ее хорошенько, — закричал отец.

Он сам растерялся. Драться он не любил, хотя в те времена удержаться от этого было трудно. Но крик Жени его больше раздражил, чем тронул.

Ольга Петровна, желая поскорее положить конец этой тяжелой сцене, проговорила:

— Подсадите меня… Я не могу.

Антип и отец поспешно подсадили барыню в карету, дверцы захлопнулись, и кучер ударил по лошадям, так что Антип еле успел вскочить на запятки. Женя тем временем пришла в себя и молча уселась в уголок коляски, с трудом переводя дыхание.

— И чего сомлела? Испугалась, дитятко? — ласково уговаривала ее нянька.

Немка не вмешивалась. Ей достаточно было хлопот с меньшими, а до старшей «фрейлейн» ей, по уговору, не было дела.

— Нечего их, подлецов, жалеть. У других-то господ им бы три шкуры за это спустили, а твой папенька добер. Вот сорвал зло, а больше пальцем не тронет.

Добрый! Добрый — после того, как сломал палку о лицо человека? И такую страшную палку? Женя вспомнила, как она любовалась резьбой на каждом колене палки. Ведь это резьба так врезалась… Кровь потекла. Боже, какой ужас!

Девочка не могла справиться с нахлынувшими на нее мыслями. Гриша и Надя продолжали смеяться. В монастыре бегали по саду и ужинали как ни в чем не бывало, а она сидела точно убитая, так что мать шепнула няньке, чтобы та увела ее поскорее спать.

— Там и покорми… Ну, прощай, детка, успокойся. Мало ли что бывает… Дети родителей не судят. Папа вспыльчив, но он добрый.

Женя молчала, но с этого дня началось отдаление ее от отца. Она не могла на него смотреть без нервного страха и всячески избегала попадаться ему на глаза.

Это сердило Сергея Григорьевича, и он все строже и строже начал относиться к своей строптивой дочке.

У бабушки были как раз к обеду. Она жила по-деревенски и обедала в час дня. Вообще и в городе считалось необыкновенно поздним часом обед после двух часов. И про такие дома выражались, что там «все по-модному!»

Бабушка, маленькая, кругленькая старушка, радостно встретила детей, но уже по первым ласкам было заметно, что Гриша ее любимец.

— Ну, здравствуйте, здравствуйте, ребятишки… Что, Надюша, глаза не промыла? Опять с такими же черными приехала?.. А это наша «агличаночка»? Покажись-ка, покажись… Ишь, как вытянулась! Ну, поцелуемся по-нашему, не по-заморскому. А Гришук мой… Где ты тут, разбойник? Ну, иди… Иди сюда… Ужо я тебя! Батюшки! Еще больше стал на моего покойничка походить!.. Вылитый дедушка!.. Ах ты мое сокровище!.. Голубенок мой!

А сокровище, которому надоело уже стоять на месте жертвой бабушкиных нежностей, порывался было бежать.

— Куда ты? Куда?.. Постой… Сейчас обед!

— Я, бабушка, только в сад… Поглядеть малину… Не осыпалась ли вся… Осталось ли хоть немножко…

— Сколько хочешь есть… Ведь у меня нарочно и поздние сорта посажены… Ну! Его уж и след простыл! Настоящий огонь, огонь, да и только!

Гришу к обеду пришлось искать по саду целые полчаса, и из-за этого задержали подачу обеда, но бабушка только ласково погрозила ему пальцем и на окрик отца: «Ты что же это, повеса, себя ждать заставляешь?» — старушка миролюбиво прибавила:

— Ну уж на первый день прощается!

Нечего и говорить, что девочкам такое своеволие не сошло бы даром.

Из этого первого знакомства Женя вывела заключение, что бабушка — добрая баловница, совсем такая, как описывают в сказках. Но уже скоро она убедилась, что Александра Николаевна хотя была и добрая по существу, но детей баловать не любила. Напротив, она была очень требовательна к Наде, а особенно к ней, Жене, как к старшей, и только одному Грише прощалось и позволялось все.