Что такое "люблю" - София Яновицкая Страница 3

Мы зависли у Карен в комнате, играя в видеоигры. Она жила на солнечной стороне дома, в большущей комнате с бирюзовыми стенами и белым потолком. На полу лежал белый пушистый ковер, а с люстры на тонких нитях свисало множество разноцветных самолетиков, вырезанных из бумаги. Одну стену снизу доверху покрывали полки, заваленные растрепанными книгами и уставленные фигурками зверей. Над кроватью висел ловец снов, а на двери было нарисовано велосипедное колесо, только вместо резиновой шины на нем крутились цветы.

Я помню весь вечер, как во сне – как будто это была сцена из фильма, когда играет музыка, и под нее идет нарезка кадров. Домой мы с братом отправились поздно. Карен с бабушкой вышли проводить нас, и мы все вчетвером стояли, слушая ночной шелест сада за спинами. Где-то впереди, за линией пальм, ложилось спать море.

Карен и брат подкалывали друг друга, обмениваясь шуточками, и я неотрывно следила за ними, то и дело фыркая от смеха и давясь ягодами. Поэтому, когда сзади руки́ вдруг коснулось что-то теплое и мохнатое, я застыла на месте, шумно втянув воздух и обмерев от ужаса.

Бабушка Карен посмотрела в мою сторону и улыбнулась.

– Грейс!

Я осторожно повернулась и выдохнула с облегчением. Рядом со мной стояла высокая борзая с длинной светлой шерстью. Эти сплюснутые с боков собаки всегда казались мне причудливыми хрупкими созданиями, дотронуться до которых было… странно. Борзая многозначительно подняла на меня темные глаза.

– Грейс! – обрадовалась Карен. – Опять обогнала своего хозяина, хулиганка?

Она подошла и принялась трепать собаку по холке.

– Можно? – Я неуверенно протянула руку. – Не кусает незнакомых?

– Она у нас сама доброта, – протянула Карен. – Погладь!

Я провела ладонью по голове Грейс. Шерсть у нее была гладкая, шелковистая и очень мягкая на ощупь. Грейс покосилась на меня, словно решая, стоит ли со мной связываться. Я улыбнулась ей.

– Кто-то соскучился, – поддразнил брат.

Я хотела показать язык в ответ, но поняла, что он прав. Грейс была первой собакой, которую мы встретили на острове. А с собакой все становилось в миллион раз прекраснее, чем без, пусть даже она и не твоя собственная. Теперь жизнь здесь можно было назвать по-настоящему идеальной. Я почесала Грейс за ухом, и она ткнулась длинным носом мне в руку.

– Привет, – шепнула я, чувствуя, как рот расплывается до ушей.

– Признала тебя, – довольно хмыкнула Карен.

Я вдруг вспомнила, что до сих пор держу в руке ягоды, и разжала ладонь, протянув ее собаке.

– Хочешь?

Грейс старательно обнюхала предложенное угощение, фыркая влажным носом, а потом аккуратно слизнула все подчистую.

Откуда-то раздался короткий резкий свист. Борзая напряглась, навострив уши.

– Тебя, тебя зовут, – добродушно кивнула бабушка Карен.

Свист повторился. Грейс еще раз ткнулась мне в ладонь мокрым носом, словно на прощание, и помчалась на зов. Какое-то время был виден ее призрачный силуэт, похожий на размытое белое пятно. Потом они вместе с хозяином скрылись из виду. Я посмотрела на ладонь – на ней остались липкие красно-фиолетовые разводы.

Небо было темно-синим, как рисуют в детских книжках, и совсем близко сияли звезды. Окруженная ими со всех сторон, разливала бледно-желтый свет луна – круглая, с четкими контурами и синеватыми пятнами причудливой формы. Стояло полное безмолвие.

– Такая странная.

Непонятно было, о чем сказала Карен – о луне, о тишине или о самой ночи.

– Такие ночи сводят с ума, – улыбнулась ее бабушка. – Ловите и впитывайте, на всю жизнь. Пока не стали такими, как я.

– Вас тоже могут свести с ума! – сорвалось у меня с языка. – В смысле, ночи…

Брат закатил глаза, Карен захохотала, уткнувшись в его плечо, и я залилась краской.

– Меня уже поздно. – Бабушка спокойно усмехнулась.

– Вас – не поздно! – горячо возразила я. – Вы же совсем не старая. То есть, да, но… Вы остались собой.

– Ну у тебя язык без костей, – добродушно хмыкнул брат, когда мы вдвоем шли по улице, и растрепал мои выгоревшие волосы. Я вывернулась из-под его лапы. Улица из вечерней тепло-розовой превратилась в черную, с выбеленными пятнами асфальта и строгими, точно вычерченными тушью, пальмами.

– А мне кажется, она поняла, о чем я. – Я пожала плечами.

Мне всегда казалось, что старые люди похожи на инопланетян или каких-то человекообразных динозавров – выглядят как обычные люди, но внутри у них творится что-то непонятное. Мы говорим об одних вещах и на одном языке, но не можем понять друг друга. Сегодня моя теория дала здоровенную трещину…

Мы молча пинали друг другу камешек. Он сухо перекатывался от меня к брату, пока не улетел куда-то в темноту. Когда мы уже почти пришли, дорогу перебежала кошка непонятной наружности.

– Вот черт. – Брат чуть не споткнулся об нее. – Надеюсь, трехцветная!

Кошка недовольно мяукнула откуда-то из кустов и побежала дальше по своим делам. Я зазвенела ключами, доставая их из кармана. Дома.

Не знаю, как так получалось, но я просыпалась раньше всех. Слонялась по кухне, иногда готовила на всех омлет и заваривала чай. Когда становилось скучно, я включала музыку и начинала прыгать по лестнице с первого этажа на второй и обратно, громко подпевая. Минут через пятнадцать кто-нибудь вылетал из комнаты и гнался за мной по всему дому, а потом до самого моря, и мы плюхались в воду.

Все это происходило на несколько часов позже, а на прохладной границе ночи и утра я надевала толстовку и выскальзывала из дома. Остров просыпался рано. В пять часов темноту рассеивал жемчужный свет. Все обволакивал влажный туман. Не было ни ветра, ни шевеления – как будто движения не существовало. Я сидела на дощатом крыльце, обхватив руками колени и ежась от холода. Тонкий слой песка покрывал доски, облеплял брошенные кеды и шлепанцы, надувной матрас. Я поджимала пальцы, натягивала толстовку на колени, капюшон – до самого носа, и прятала руки в рукава. Волосы заменяли шарф. Затаившись, я смотрела, как остров приобретает объем, очертания становятся резче и четче… А потом из-за дрожащей розоватой нити за краем моря скользили лучи, фейерверком раскрашивая небо, море, пальмы и траву. Подскочив, я издавала восторженный клич, мчалась в дом и с разбегу плюхалась в гамак. Завернувшись в теплое одеяло, с улыбкой до ушей, я дремала до семи. Каждый раз мне казалось, что я наблюдаю рождение мира.

* * *

В этот день я проснулась позже, чем всегда. Небо опустилось на самую крышу дома и притаилось густыми серыми облаками. Зевая, я вышла на крыльцо. Дул сильный, но теплый ветер. Он трепал макушки пальм и то сдувал песок с коричневых досок крыльца, то заметал туда новый.

Я вернулась в странно пустую кухню. На дверце холодильника из-под магнита в виде кока-кольной бутылки, торчала голубая бумажка. Почерком Карен в ней сообщалось, что вечером они с братом привезут мне «маленькую милую акулу». Ниже брат нарисовал хохочущий смайлик и подписал, что я могу начинать рыть бассейн для своего будущего питомца. Я подумала, что эта парочка выбрала самый неудачный день для дайвинга – что можно разглядеть среди взболтанной воды? Я выпила стакан холодного молока и щедро намазала «нутеллой» кусок хлеба. Потом оторвала от блока еще одну бумажку, нацарапала на ней «Пошла копать» и вышла из дома, прихватив с собой бутерброд.