Муха и влюбленный призрак - Евгений Некрасов Страница 31

Чемоданы моряка стояли под кроватью, один пустой, другой запертый. Маша раскрыла шкаф — обычная одежда. Ей уже было стыдно. Хотелось уй­ти, и она ушла бы, если бы к Билли Бонсу не заходил этот подозрительный Федя... На столе остались два захватанных липкими пальцами стакана и пустая бу­тылка. А вот фотография в рамочке: Билли Бонс на фоне какого-то не то сейнера, не то лайнера. Кварти­рант как квартирант.

За окном скрипнула щебенка под чьей-то ногой. Билли Бонс возвращался! Бросил гостя на полпути, не проводив до автобуса. «Как это грубо и нетактич­но», — подумала Маша, скрываясь за дверью туалета. Финт был отработан с третьего класса: встаешь на ба­чок, дотягиваешься до оконца под потолком и выле­заешь из сараюхи с обратной стороны, где тебя не ждут. Для пряток — просто жесть! Только с тех пор, как Маша играла в такие игры, она стала раза в два тя­желее. А вдруг своротишь бачок? То-то будет грохота!

Боясь вздохнуть. Маша взобралась на бачок. По­чему люди не летают как птицы? Толкнула раму, подтянулась, протиснулась и кубарем скатилась на грядку с помидорами. Было слышно, как в сараюхе завизжали пружины — Билли Боне вошел и сразу плюхнулся на кровать.

Заметая следы приземления, Маша собрала и за­бросила подальше десяток раздавленных помидоров. А когда выпрямилась, поверх забора на нее с разину­тым ртом смотрел сосед, работающий пенсионер Ва­силий Прокопыч.

— Дядь Вась, вы Барсика не видели? — нашлась Маша.

— Барсика? — Голос работающего пенсионера не предвещал ничего хорошего. — Такого пестренького кошачьего сына с рваным ухом?

Маша кивнула, напустив на себя самый кроткий вид.

— КОТОРЫЙ У МЕНЯ ЦЫПЛЕНКА УТАЩИЛ?!

Ох как это было здорово! Теперь сосед начнет жа­ловаться на Барса и ни о чем другом думать не захо­чет! Маша решила завтра же утром купить у Клавы трехлитровую банку молока для кота. Пусть хоть ку­пается, если захочет.

— Правда? А я, дядь Вась, смотрю, у Барса морда в пуху. Побежала за ним... — Она потупилась и заво­зила носком сандалии по земле. — Дядь Вась, вы ни­кому не скажете?

— Еще как скажу! — пригрозил работающий пен­сионер.

— Да я не про то. За цыпленка мы заплатим, и Барса я на весь день запру, когда поймаю. Я, пони­маете, гналась за ним и влезла в сараюху. Забыла, что там квартирант живет. Неудобно вышло, понимаете, дядь Вась? Как будто я в чужой комнате шарила. — И Маша снизу вверх посмотрела на соседа. В такие минуты глаза у нее голубели. Чем больше врешь, тем голубее. Взрослым нравилось.

— Ну что ты! Кто ж на тебя такое подумает? — утешил ее простодушный Василий Прокопыч. — Я те­бя знаю.

— Да, а квартирант не знает!

— А мы ему не скажем, — заговорщически под­мигнул пенсионер.

— Как же не сказать?! — ужаснулась Маша. — Это же будет вранье!

— Да какое вранье! Вот если бы он тебя спросил: «Ты ко мне в комнату не лазила?» — а ты бы сказала: «Нет» — было бы вранье. А так никакого вранья. — И Василий Прокопыч, совсем подобрев, перевесил­ся через забор и снисходительно потрепал Машу по плечу.

— Спасибо, дядь Вась, научили, — подыграла ему Маша и пошла домой. Она была уверена, что Васи­лий Прокопыч смотрит ей вслед. Взрослые обожают учить. Скажут: «Не ходи на красный свет» — и будут чувствовать, что день прожит не зря.

Торт потряс всех. Боинг сожрал половину, а вторую поделили на троих. Наташка принесла пиратский диск группы «Последний писк» и за­теяла танцы. Она еще не решила, кого выбрать: Бо­инга, которого присоветовал Белый Реалист, или Петьку, которого уступила ей Маша.

— Пусть будет что будет! — шепнула она Маше, поставила диск и стала дожидаться, кто ее пригласит.

Боинг сразу отпал: его тошнило от крема. Румя­ная физиономия ведомой напоминала ему тортовые грибы из безе. Давясь и отворачиваясь от Наташки, он потребовал соленых огурцов.

Маша ушла на кухню и долго нарезала огурцы, хотя Боинг слопал бы и так. В комнате вокалист «По­следнего писка» Мальтус выдавал свое коронное со­ло голосом стокилограммовой оперной певицы. Она была уверена, что Петька уже пригласил Наташку на танец. Но, когда вернулась, вся компания сидела за столом, причем каждый смотрел в свою сторону.

— Маш, она пристает! — бестактно заявил Петька.

— Ну и что? — вздохнула Маша. — Тебе жалко с девушкой потанцевать?

Влюбленный ответил красноречивым телячьим взглядом.

— Хватит дурака валять, Петька! — начала злить­ся Маша. — Ты моего деда больше любишь, чем ме­ня, а я тебя не люблю совсем.

— Чувства проверяются годами, — не расстроил­ся Петька. — Я к тебе в Москву приеду. Поступим в институт на журналистов и будем учиться вместе.

— А я тебя звала? — вспыхнула Маша. Петька тоже стал наливаться краснотой:

— А Москва твоя? Купленная? Приеду и тебя не спрошу!

И они поссорились на всю жизнь! Совсем как ме­сяц назад. Петька убежал, а Наташка с Боингом оста­лись. Ведомая смирилась с предсказанием Белого Реалиста и решила охмурить Боинга.

Тягостное было зрелище. Боинг, поняв, к чему идет дело, безнаказанно слопал остатки Наташкиного тор­та. Его снова затошнило. Потребовав чесноку, второ­годник стал его уминать с черным хлебом, натирая корочки. В перерывах между приступами тошноты и обжорства он снисходил до танцев с Наташкой. За полчаса Маша раз десять подумала, что на ее месте уже отдубасила бы Боинга шваброй. Наташка терпе­ла, даже когда второгодник нарочно дышал ей в лицо чесноком. А Боинг, похоже, делал какие-то свои вы­воды.

— Мелкая ты еще! — вдруг сказал он и сразу же ушел.

Огорошенная Наташка еще хватала руками пустое место, где только что был предсказанный Белым Реа­листом жених. За окном промелькнула его спина с по-взрослому широкими плечами. Хлопнула калитка.

— Не больно-то и надо было! — опомнилась На­ташка. — Подумаешь, принц — морда ящиком! — Она скорчила рожу и упала на диван. — Призрак! Бе­лый Реалист! Счастье предсказывает! Трепло!

— Погоди, может, Боинг еще дозреет, — утешила ее Маша.

— Да, а мне что делать, пока он дозревает? Ты уе­дешь, а я останусь одна-одинешенька! — размазывая слезы, причитала ведомая. — А ты тоже хороша! Пре­дательница! Знала бы, что ты уедешь, никогда бы с тобой не водилась!

Ответить было нечего, да и некому. Лучшая под­руга умчалась. Есть ли справедливость на белом свете?!

Маша упала лицом в нареванное Наташкой место на подушке. Плакать не хотелось. В голове что-то ныло, как маленькая не замеченная второпях заноза, и это что-то касалось Билли Бонса. Она еще раз мыс­ленно перебрала вещи моряка. Форменная куртка, пиджак, плащ, вешалка с рубашками, два стакана, фотокарточка на стене. Фотокарточка! Сейнер-лай­нер за спиной моряка стоял в бухте у гор. Маша ни­когда не видела места, похожего на это. Горы были скругленные и одинаковые, как два верблюжьих гор­ба. Не южные, хотя Маша не смогла бы объяснить, в чем тут разница.