Муха и влюбленный призрак - Евгений Некрасов Страница 33

— Будешь на генеральской кровати спать. Осоз­наешь?

Петька раздулся от гордости. Маша не сомнева­лась, что, оставшись один, он сразу полезет в шкаф примерять мундир Деда.

Спать договорились не раздеваясь, чтобы в случае чего сразу бежать за Билли Бонсом. Петька сказал, что это готовность номер два.

— А номер один? — спросила Маша.

— В боевых машинах, не заводя моторов. Машино дежурство было первым. Выключив

свет, она придвинула диван к окну и поглядывала в «Зенит» без пленки, как в подзорную трубу. Сквозь тюлевую занавеску в домике Билли Бонса была вид­на рука с книжкой. Время от времени в окошке мель­кала вторая рука и перелистывала страницу.

Петька в соседней комнате скрипел дверцей шка­фа. Точно, добрался до мундира и вертится перед зеркалом. Через час он пришел, шлепая Дедовыми тапками, и сел у Маши в ногах.

— Не спится. Я вот думаю, Маш: если найдем клад, может, уговорю батю с мамой переехать в Моск­ву? — И Петька стал развивать мысль: — Только нам нужен большой клад. Квартиры в Москве дорогие. Если без роскоши, уложимся в двести тыщ долларов. Мебель — тыщ тридцать, для ровного счета пятьдесят. И тыщ двадцать на первое время, пока батя работу не найдет. Всего, значит, двести семьдесят. Нас четверо, значит, клад должен быть на миллион с хвостиком. Не так уж много, другие больше находили.

— А если найдешь меньше, не возьмешь? — съяз­вила Маша.

— Возьму, — вздохнул Петька, — но с большим разочарованием.

Потом он вспомнил, что не включил в расчеты машину. Если жить в квартире за двести тысяч, к» без машины нельзя: соседи засмеют. Петька соглашался на «жигуленок», и не самый дорогой. Его доля

увеличилась еще на десять тысяч, а общая цена бобрищевского клада выросла до миллиона и ста тысяч.

Чтобы машина не ржавела на улице, потребовался гараж (Петр Соловьев не пустой фантазер, а человек бережливый и даже расчетливый). Из тех же сообра­жений бережливости он решил, что лучше сразу ку­пить гараж на две машины: батину и его. Пока одна половина гаража пустует, батя мог бы открыть в ней мастерскую. А что? Он же классный автомеханик!

Когда мастерская расширилась, а цена клада ок­руглилась до полутора миллионов баксов, Маша задремала. И снилось ей, что они с Дедом летят в Аме­рику, а там уже стоят полицейские машины, чтобы схватить Деда и снова посадить в тюрьму. Во сне Дед тал, что его возьмут, но все равно летел, потому что у него был приказ. «Может быть, это часть большого плана, по которому меня и должны взять, — говорил он Маше. — А потом в тюрьме мне передадут, с кем я должен связаться». Самолет пошел на посадку, турби­ны взревели, Петька захрапел, и Маша проснулась.

Петька так и сидел у нее в ногах, неудобно ут­кнувшись подбородком в грудь, и спал. Окошко Билли Бонса не горело. Ветер вытянул занавеску на ули­цу и то полоскал ее, то надувал парусом. Налетел вихрь, свернул занавеску жгутом, и Маша ясно увидела в лунном свете, что кровать моряка пуста!

В комнате Деда глухо зазвонил будильник. На­порное, Петька завел его, чтобы не проспать свою собачью вахту. Значит, Билли Бонса упустила она, Ма­ша! Она виновата.

Маша прождала минут десять; ветер то и дело приоткрывал занавеску, показывая пустую кровать.

Нет, надеяться бесполезно. Билли Бонс ускользнул.

Она вылезла в окно и по I рядкам, не ступая на до­рожку со скрипучей щебенкой, прокралась к сараюхе. Заглянула в окно, еще на что-то надеясь... В ком­нате никого не было. Лунный свет падал на стол, и там, рядом с грязным стаканом Билли Бонса, черне­ла глянцевая лужа. Вино или кровь?

Все-таки кровь, настоящая. Боясь затоптать следы преступления, Маша не полезла в сараюху, а сходила за фонариком и посветила в окно. Кро­ви было много, как будто на столе зарезали курицу. Она уже подернулась мутной пленкой и начала свер­тываться. Можно представить, как Билли Боне и его ночной гость (Федя?) сидели за столом и разговари­вали, а потом один ударил другого чем-то тяжелым в висок. Человек упал головой на стол, обливаясь кро­вью... Кто убийца, а кто жертва? Маша знала слиш­ком мало, чтобы строить догадки. Может, моряк стукнул пожарного, может, пожарный — моряка. Или Федя вообще не приходил этой ночью, и в сараюхе у Билли Бонса побывал кто-то третий.

На постели валялась книга в бурой оберточной бумаге; между страниц торчал обрывок газеты. Маша дотянулась через подоконник и раскрыла заложен­ную страницу. Любопытное чтение выбрал себе перед сном Билли Боне: «Сборникъ Императорскаго Географическаго общества» 1912 года, статью «Укропольскiя каменныя выработки». Катакомбы, проще говоря. В 1912 году они уже были древними.

Автор статьи, почетный член этого самого обще­ства князь Розмаридзе, прошел под землей больше двухсот верст и составил план основных штреков. А какой-то читатель исчеркал план простым каран­дашом, где отмечая стрелками свой путь, где дорисо­вывая новые штреки. Особенно много карандашных пометок он оставил возле школы. На княжеском плане ее вообще не было, хотя, например, церковь была. А человек с карандашом нарисовал и школу, и колодец. Маша не сомневалась, что это был Билли Боне. Хотя мало ли у кого могла побывать старинная книга за свою долгую жизнь.

Где-то мама записывала домашний телефон Са­мосвала, но добежать было быстрее, чем искать. Ма­ша рванула огородами, не особенно разбираясь впотьмах, куда наступает, и только изредка подсвечивая себе фонариком. Под ногами чпокали помидо­ры и хрустели огурцы. В одном месте Машу обругал из окна сонный голос, в другом на нее бросилась вы­пущенная на ночь цепная собака. Голосу она не от­ветила, собаку подкупила завалявшимся в кармане леденцом. До конца огорода пришлось идти медлен­ным шагом, потому что собакам инстинкт велит бро­саться вслед убегающим. Не успела Маша прибавить хода, как споткнулась о перезрелый арбуз, и он с треском расколол, обдав ноги липким соком.

Самосваловское окно знает весь город: начальник Укропольской милиции разводит канареек, и подокон­ник у него заставлен клетками. Маша забарабанила в стекло. Первыми проснулись канарейки, потом из сво­его окна высунулась вредная соседка, и Маша услыша­ла про себя много нового. Самосвал спал богатырским сном, набегавшись за день по оврагам. Наконец среди клеток вынырнула его всклокоченная голова:

— Драка? Иду.

Маша ничего не стала объяснять, потому что со­седка подслушивала. Она уселась на лавочке и, ка­жется, придремала, потому что Самосвал появился, как Сивка-Бурка в сказках: только что его не было, и' вдруг стоит — огромный, пахнущий гуталином.

— Маша? — Начальник Укропольской милиции наклонился над ней, скрипя ремнями. — Что случи­лось, где драка?

Маша оглянулась на соседкино окно: там смутно маячил блин лица.

— Пойдемте, дядь Вить, — встала она — по дороге объясню.

Огородами Самосвал не пошел, сказав, что не имеет права наносить ущерб огурцам гражданского населения. Маша рассказывала, а он то верил, то не верил. Услышав про татуировку Билли Бонса, насто­рожился: