По-настоящему - Екатерина Болдинова Страница 38

Ненавижу эту фразу – «там видно будет».

– Что значит «видно будет», мама?

Мы сидели друг против друга за кухонным столом. Мама смотрела мне прямо в глаза.

– Если вы со Стёпой всё ещё будете чувствовать, что жить не можете друг без друга, – поженитесь. И мы с отцом поможем тебе перевестись на юрфак МГУ.

Наверное, у меня было очень удивлённое лицо.

– А это… возможно?

– Да. Если у тебя не будет ни одной четвёрки за первые две сессии и будут положительные характеристики от всех преподавателей. В этом случае твои документы из университета отправят в Москву для участия в заочном конкурсе. Может быть, попросят прислать твою курсовую или написать какой-нибудь реферат.

Мама сказала, что каждый год МГУ выделяет одно-два места для перевода студентов из других городов. Конечно, переводят их не просто так, помимо отличных оценок и положительных характеристик, нужно ещё доказать, что ты не претендуешь на место в общежитии и что переезд является «вынужденным». В моём случае, например, я должна буду объяснить, что переезжаю к мужу, который живёт и учится в Москве…

К мужу. Как странно звучит!

– Откуда ты всё это знаешь, мама?

Она улыбнулась:

– Я просто позвонила в МГУ, Риша.

Я собралась с мыслями.

– Мам, а если я всё-таки не буду учиться на юрфаке?

Мама вскинула брови.

– Почему?

– Ну, если не поступлю, – я помолчала и добавила: – Или выберу другой факультет.

– Риша, это уже не обсуждается. Глупо менять планы перед самыми экзаменами.

– Мама! Я не хочу, понимаешь? Не хочу! Не хочу быть юристом, не хочу учить ваши дурацкие законы и ворочать трупы в прокуратуре! Не хочу!

К моему удивлению, мама спорить не стала. Она взяла меня за руку и сказала:

– Успокойся, Мариша. За этот год столько всего случилось, ты просто устала от всех этих событий.

Я вырвалась и убежала в свою комнату.

2 мая 2000 года

За ночь я обдумала всё и решила, что точно буду поступать на два факультета. А точнее, даже в два института. В наш Сибирский госунивеси-тет, на юрфак, и в Сибирский Государственный институт, на факультет журналистики. Мне нужно будет подготовить два комплекта документов. И ещё скрыть от родителей, что я поступаю в два вуза.

Уже вечером я рассказала об этом Стёпе. Мы стояли, обнявшись, на набережной и смотрели, как мимо нас проплывает первый речной трамвайчик. Стёпа долго молчал.

– Ты справишься, – сказал он наконец. – Но я одного не понимаю: как ты потом будешь переводиться в МГУ? И когда расскажешь обо всём родителям?

– Я не знаю. Это ответ на оба вопроса, Стёпа. Сейчас я не хочу даже об этом думать.

…И правда не хочу. Когда они узнают? В худшем случае в сентябре. В лучшем – не раньше зимы, когда я буду в бешеном ритме сдавать две сессии одновременно. Или даже летом. Но в любом случае через год уже будет ясно, как мы все будем жить дальше. Уеду ли я к Стёпе, вернётся ли Стёпа сюда, буду ли я доучиваться здесь… Пока ни одного ответа у меня нет.

Да, это тяжело и даже… немного больно. Но по-другому сейчас, наверное, нельзя. И ещё. Я не хочу ничего загадывать, и так слишком много «если» и «когда» маячит впереди. Я просто хочу жить.

5 мая 2000 года

Наташка тоже купила билет в Москву. Уезжает 1-го июля. Она вся погружена в своё поступление, целыми днями учит какие-то партитуры, бегает с нотами, много поёт… Я вижу, как сильно она волнуется.

А Оля огорошила меня новостью: она будет поступать на юрфак. Я была очень удивлена, ведь она говорила то про Институт культуры, то про психологический факультет. Подозреваю, что без Димки тут не обошлось. Я заметила, что он периодически звонит Оле, при этом закрывается в своей комнате. И скрывает от меня, что звонит именно ей! Я улыбаюсь этой «конспирации», но правил игры пока не нарушаю. Просто очень странно, что два дорогих мне человека, похоже, решили быть вместе…

Я рассказала Оле о своём плане двойного поступления. Естественно, предварительно взяв с неё слово молчать об этом. Оля обещала. И ещё обещала «прикрывать» меня. Ведь теперь мы вместе будем ходить на подготовительные курсы и можем вдвоём готовиться к экзаменам. А значит, иногда я могу пользоваться классическим «я у Оли», чтобы пойти совсем в другом направлении. Например, на журфак. Или…

Нет, Марина. Даже не думай об этом.

9 мая 2000 года

В сущности, это ведь тоже не совсем праздник. Это ДАТА. Большая ДАТА большой страны. Как там в песне? «Это радость со слезами на глазах». Слишком уж много боли, слёз и потерь за этим стоит. Наверное, нет ни одной семьи, которой бы не коснулась война.

Сегодня целый день вспоминаю своего дедушку. Он умер, когда я была совсем маленькой, и я плохо помню его лицо – только старые фотографии в семейном альбоме не дают забыть смутно-знакомые и такие родные черты. Он воевал. Ушёл на фронт добровольцем прямо 22 июня 1941 года. А в 1944-м попал в плен.

Вопреки всему и всем, он выжил. Сбежал. Искал свой отряд, своих, чтобы и дальше «бить фашистских гадов». А его отправили в тюрьму, судили как предателя, приговорили было к расстрелу, но смилостивились – ведь он же всё-таки сбежал! Обвинили в шпионаже. Сослали в Сибирь. И здесь уже в 1948-м «отпустили». Он был свободен в пределах области и никогда уже не покидал Сибирска. Его реабилитировали только в 1985 году. Но, несмотря ни на что, День Победы был главным его праздником до самой смерти…

Весь день мы со Стёпкой гуляли по городу. Ходили по набережной, к Вечному огню… Стёпка купил целую охапку гвоздик, и мы дарили по цветочку каждому встреченному ветерану… Встретили Наташу с родителями и сестрой, Олю, которая явно куда-то торопилась, потом Димку, который бежал в ту же сторону, что и Оля…

Мы пили кофе в летнем кафе у фонтана, причём Стёпа умудрился пролить первую чашку прямо на мои «леопардовые» брюки. Надо было видеть, как он сокрушался. А мне, как в сказке Астрид Линдгрен, было сначала «тепло и мокро, а потом – холодно и всё так же мокро». [6]И почему-то – весело…

Родители ушли в гости, и вечером, когда я вернулась, квартира просто звенела тишиной… Я махала Стёпе из окна и боролась с острым желанием позвать его к себе… Собственно, я уже собиралась лезть к форточке, чтобы крикнуть: «Зайди!» – когда зазвонил телефон. Звонил Максим. Я так и не поняла, что ему было нужно, – он долго что-то говорил насчёт праздника, насчёт нашего выступления на Последнем звонке, экзаменов… Потом, словно спохватившись, извинился и положил трубку.

Странные они, эти мальчишки…

11 мая 2000 года